Из Германии Цимес прислал в Союз писателей Беларуси заявление, чтобы его все-таки приняли в этот Союз. "В новой стране мы должны освободиться от химер прошлого", — написал он. Однако теперь Наума не приняли по формальному признаку — он не был гражданином Беларуси.
Совсем недавно я встретил Наума в редакции одного из минских журналов. Он прилетел из Франкфурта-на-Майне, я прикатил из Москвы, и мы, как истинные эмигранты, обнялись и расцеловались.
— Опять не приняли?! — поразился я, уловив оттенок скорбной тоски во взгляде Наума.
— Нет, — повесил он голову.
— Да этот Союз уже никому не нужен! — вскричал я. — Даже гонорары не платят, не говоря о творческих командировках.
— В этом журнале платят, — тихо сказал Наум.
— Небольшие, — оторвал глаза от рукописи один из редакторов журнала, издающегося, между прочим, на русском языке.
— Наум, это рок! — положил я руку на плечо соратника по перу. — А противостоять року человек не в силах.
— Ты уверен?.. — прошептал Наум.
На его черные глаза навыкате навернулись слезы.
— На все сто, — проглотил я комок в горле. — Да и толку, что нас тогда приняли. Ни Адольфа, ни Ивана уже нет с нами. А ты живешь...
Я хотел намекнуть Науму, что жизненные невзгоды его закалили и он еще покажет своим недругам кузькину мать.
— У меня в Германии скоро выйдет книга, — сказал Наум, — и я вступлю в местное литобъединение. Там много русскоязычных.
— Вступай, — покорился я.
6
Поселившись во Внукове, я понял, что здесь живут писатели, может быть, не первого ряда, но и не последнего.
В первом коттедже, например, проживали поэты Виктор Кочетков, Екатерина Шевелева и Анатолий Преловский, а также прозаики Николай Никольский и Лазарь Карелин. Кочетков был парторгом, Никольский — Героем Советского Союза, а Шевелева — подругой кремлевских властителей. По словам последней, она запросто входила в кабинеты не только обычных секретарей ЦК, но и Брежнева.
— Вашего Машерова я тоже знала, — сказала она мне.
— Он погиб в автокатастрофе, — кивнул я.
— Это была не простая автокатастрофа, — усмехнулась баба Катя.
— Диверсия? — удивился я.
— Конечно.
Возможно, я до сего дня пребывал бы в уверенности, что Машерова действительно убрали с дороги кремлевские кукловоды, если бы не знакомство с композитором Лученком. Его соседом по даче был второй секретарь ЦК Компартии Белоруссии Кузьмин.
— Который с Машеровым работал? — вспомнил я.
— Тот самый, — сказал Лученок. — Сейчас на пенсии, но по-прежнему большой человек.
