Наши творческие мастерские размещались на улице Некрасова. Лично я с большим удовольствием проживал бы на улице Гоголя, однако и Некрасов не последний поэт. Он знал, кому живется весело, вольготно на Руси.
Кроме творческих мастерских, у нас на Некрасова были дачи Твардовского, Исаковского и Погодина. Причем это были настоящие дачи, по гектару каждая. В глубине заросших лесом участков угадывались очертания деревянных строений, кое-где еще сохранивших черты былого великолепия. Например, дом на участке балерины Лепешинской был настоящим русским теремом. Может быть, его темные бревна были уже изрядно источены короедом, но издали дом смотрелся весьма живописно. Позже участок Лепешинской купил какой-то тележурналист, и терем исчез, а на его месте появился типовой американский особняк.
А вот дом на участке Попова, первого московского мэра, выглядел как сарай. Но у этой дачи была своя история.
По иронии судьбы Гавриил Попов купил эту дачу у другого Попова — Серафимовича. И все в округе стали говорить, что наш мэр внебрачный сын этого самого Серафимовича.
— Вчера он меня в канаву спихнул, — как-то пожаловался мне Иванченко, сосед с первого этажа.
— Внебрачный сын? — хмыкнул я. — Зато теперь вы смело можете говорить, что вас смыло железным потоком.
— "Волгой" меня смыло! — обиделся Вячеслав Иванович. — Иду спокойно по дороге, и вдруг бац в задницу. Я носом в канаву. Гаврила выскочил из машины, помог подняться. Полчаса извинялся.
— Не заметил вас на дороге?
Надо сказать, не заметить Иванченко на дороге было трудно.
— Говорит, на льду занесло.
— Тяжелая машина, — сказал я.
— Машина хорошая, водитель плохой, — согласился Иванченко. — Слушай, не пойдешь ко мне в ревкомиссию?
— Куда?! — оторопел я.
— В Ревизионную комиссию Союза писателей России. Ротация намечается.
— А что в ней надо делать?
— Ну, что... Проверять документацию. Тяжелые времена для писателей наступают.
Лично я эту тяжесть в своей жизни пока не замечал. Но старшие товарищи лучше знают, что за времена на дворе. Как сказал один из них, "времена не выбирают, в них живут и умирают". И я никогда не слышал, чтобы эти времена были легкими.
— Пойду, — сказал я. — В комиссии лучше состоять, чем ею рассматриваться.
— Точно! — засмеялся Иванченко. — Прямо на завтрашнем заседании мы тебя и введем.
— Слава! — послышался голос Люды, жены Иванченко. — Пойди-ка сюда.
Слава ушел, а я отправился в лес, начинавшийся прямо за воротами поселка. Для меня он был не меньшим благом, чем сама дача.
