— Здрасьте, скоро будет, — ответствовал будущий фигурант, пытаясь боком просочиться к подворотне. Дорогу загородил Андрей.
— А я тут с группой занимаюсь, — заметил Валера светским тоном. — Собачки хорошие подобрались. Кусают лихо, захват хороший, мотивация сильная. С поводков иногда срываются. Прохожих берут. По месту. Ну, да это ничего. Сам знаешь: штраф с хозяина рублей сорок. Лечиться, правда, долго придется. А так все путем.
— Ладно, ребята, пошли, — сказал издатель. Мы вместе молча двинулись в подворотню: Докучаев в центре, по бокам Андрей с Валерой, я в черной шляпе сзади.
— Нал вынь из сейфа, — обратился мой бывший студент к бородатому парню мрачного вида. — Сколько есть.
На столе, замызганном вязким почтовым клеем, из пачек бумажных денег образовалась разноцветная гора. Я жалась в углу, Андрей с Валерой напряженно смотрели на стол.
— Берите, — сказал Докучаев и устало опустился на стул. — Отсчитайте сами — все, как договорились.
Ни мы с Андреем, ни даже практичный Валера не предусмотрели главного: деньги не в чем было унести. Вероятно, никто из нас в глубине души не верил, что нам кто-нибудь заплатит хоть копейку. Суммы аванса и гонорара, обозначенные в нелепом издательском договоре, составленном нами же, были несуразно велики. Тогда мы этого не понимали, а Докучаев, ставя под договором свою подпись, коварно намеревался не платить вообще ничего. Он просчитался.
Я вытащила из сумочки коричневый болоньевый мешок для овощей. В него помещалось два пакета картошки по три кило. Отсчитанную в соответствии с договором сумму едва удалось туда запихнуть. Мы вежливо поблагодарили Докучаева, пожелали успехов в его просветительской деятельности и торопливо удалились.
19 августа 1991 года Докучаев позвонил мне из издательства. Наша книга вышла в свет. Свет был не слишком гостеприимен. Собственно, света почти и не было в этот тоскливый и страшный день, так быстро погасший в дождливых сумерках. С утра еще что-то брезжило сквозь туман, потом наступила моросящая мгла. Под окном, грохоча бортовыми цепями, пронесся грузовик. В кузове были свалены бело-сине-красные флаги, а сидевшие там парни скандировали: “Ель-цин! Ель-цин! Ель-цин!”
Не успели стихнуть их крики, как позвонила Мэй из своего поместья. В сообщениях телевидения она поняла главное — что друг в беде. Английский обычай тут суров и прост. Какие-то они все средневековые — так думаю я теперь. Тогда, в сгустившихся сумерках, я подумала совсем иное.
