Василь решил, что новый учитель скоро в волости делами ворочать будет.
— Я такой человек: себя заложу, а маслену весело проведу. Заходи к нам, Степан Дементьевич! В картишки поиграем. Наш дом совсем рядом. Вообще, со мной не заскучаешь. Я страсть находчивый — кому красное словцо, кому прибаутку.
— Голосовать в Учредительное собрание, — неожиданно обратился Северьянов к Василю, — за кого собираетесь?
— Дана команда за эсеров.
— Кто такую команду дал?
— Да та же самая волостная земская управа, а короче — Орлы. Тут у нас под ними вся волость ходит.
— И учителя?
— А как же? Анатолий Орлов, брат Маркела, им всем эсеровскую программу диктует.
«Значит, она эсерка, — подумал Северьянов о Гаевской. — Ничего себе… Нашла компанию «народных заступников». До мельчайших подробностей представилась сейчас красная рожа Маркела Орлова с налитыми кровью глазами.
* * *
— Добро! Добро! — кряхтел Силантий в жарко натопленной бане на полку под веником. — Поддай-ка, Серега, ковшика два на каменку!
Пока Серега, младший сын Силантия, промыл глаза в деревянном ведре, Василь успел плеснуть из огромного ковша в темный угол бани, на груду раскаленных докрасна камней. Взрывом толкнуло Василя к стенке, сидевших на полу придавило к мокрым половицам… Василь стучал ковшом по кадке:
— Поддать еще, дядя Силантий?
Силантий гоготал в горячих облаках и разъяренно хлестал себя по спине веником. Ничего не слышал он, кроме крапивных ожогов прилипавших к телу березовых листьев.
Против каменки в углу еле заметно мерцало желтое пятно утопленного в сале самодельного светильника.
— Хороша баня! — простонал Василь, падая на пол. — А потому — рублена из сухих липовых бревен.
Липа в этих краях считалась издавна священным деревом. Из вязкой от корня липовой древесины здесь делали почти всю домашнюю утварь: божницы, стольницы, лавки-лежанки, лавки-подоконницы, кадки, кадушки, ведра, даже сундуки. Но особым искусством считалось сделать из комля липы с витым слоем красивые разливные корцы и солонки.
Силантий ржал на полку:
— Я считаю, что нашего князя Куракина теперь и дубовым веником не пропаришь.
Семен Матвеевич, давно повергнутый на пол, прохрипел со свистом в груди:
— С этого леща давно бы надо чешую поскрести. А потом взять за хвост да через мост, подальше от нас.
В предбаннике загремели дверной клямкой.
— Пара баня легкий дух! — услышали все протяжный голос Кузьмы Анохова. — Кто парится, тому на здоровье.
— Спасибо, Кузьма, — гоготнул Силантий с полка, — проходи, садись.
