Тишина. Сумрачно.
Широкая лестница на второй этаж с накренившимися перилами. Земля под ногами на дощатом полу. Потемневшие комоды, шкафы, стулья. Высокая, обмотанная мягкой паутиной люстра с желобом для масла и ольтанской соли.
Посмотрев на трюмо, я вздрогнул. По телу прошла испарина страха. Всего лишь отражение… Обыкновенное пекельное зеркало[5]. Оно сохранилось в целости – я не заметил ни трещин, ни сколов, – но отражение в нем искажалось. В зеркале я был весь скрюченный, залитый бесформенными тенями, будто разводами прикипевшей крови. Сделал шаг. Отражение изменилось, но осталось таким же странным. Моя голова чуть наклонилась, шея неестественно изогнулась, вытянулась.
Посмотрел в зеркало на Громбакха. Он тоже был искажен – перекручен, смят после долгих пыток. В трюмо все отражались такими. Теор – с изломанными руками и ногами, едва удерживавший равновесие на полу. Миалинта – в разодранной одежде, с оскаленным ртом. Эрза, Нордис, Тенуин были давно мертвы и двигались так, словно кто-то удерживал их за привязанные к искалеченным телам веревки.
– Ты видишь? – Я показал Грому на трюмо.
– Что?
– Отражение.
– Никак не налюбуешься, какой ты красивый? Может, оставить наедине? Познакомишься с собой поближе, обнимешь себя, приласкаешь.
Охотнику здесь было не по себе. Но искаженного отражения он явно не замечал.
– Что ты видишь? – шепнул я Миалинте.
Она с непониманием заглянула в зеркало. Не вздрогнула, не поморщилась. Значит, тоже ничего странного не заметила. Пожала плечами. Не стала отвечать.
Опять скрипнула дверь. Наверху!
Тенуин бросился на лестницу. Снизу от ступеней посыпалась пыль. Мы с Громом и Мией ринулись за ним. Эрза, Нордис и Теор остались внизу. Теор вновь не проявил интереса к звукам. Отчего-то считал, что здесь его брата нет.
На втором этаже было совсем темно. Свет едва просачивался сквозь щели в затворенных ставнях.
Коридор. Комнаты с приоткрытыми дверьми. Несколько дверей осели на проржавевших петлях. В междверных нишах – едва различимые картины с изображением леса и цветов.
Кровать с перевернутым и отсыревшим соломенным матрасом, столы, заваленные посудой и кусками обвалившейся штукатурки. Густая паутина по углам.
Никого.
Тенуин склонялся к полу, трогал его кончиками пальцев. Ощупывал стены. Внимательно смотрел на них через бикуляры.
– Что? – прошептал Громбакх, нервно перекручивая в руках топор.
– Ничего.
– Что ничего?
– Тут много лет никто не ходил. Нет следов.
Миалинта провела пальцем по тумбе и показала нам черное пятно на перчатке:
