Как политический деятель Гвиччардини при
жизни затмил Макьявелли своей широкой известностью: в 28 лет он — посол
Флоренции к испанскому королю, затем папский губернатор, организатор военной
лиги итальянских государств, член ведущей государственной комиссии
Флорентийской республики. Однако вскоре после своего ухода из жизни Гвиччардини
был забыт, а его сочинения были почти неизвестны.
Макьявелли, который был вторым канцлером
республики и выполнял многочисленные дипломатические поручения, при жизни не
пользовался той шумной известностью, которая пришла к нему позднее, хотя как
политический деятель был выдающейся фигурой своей эпохи. Зато как политический
писатель, философ, историк и драматург Макьявелли затмил Гвиччардини и приобрел
всеевропейскую, а затем и всемирную известность. Одной из причин этого является
то, что Гвиччардини скрывал свои рукописи и ничего не публиковал при жизни, так
как он относился к тем деятелям эпохи Возрождения, которые, как писал Энгельс,
не желают «обжечь себе пальцы».>3
==91
Сравнительное рассмотрение
произведений Гвиччардини и Макьявелли дает возможность более четко определить
размах и глубину мышления одного из титанов Возрождения.
Папский губернатор и адвокат
папской консистории Франческо Гвиччардини по собственному опыту знал истинную
цену папской курии и католическим церковникам. В своей «Истории Италии» он
характеризует эволюцию папства: «...забыв понемногу о спасении души и
божественных предписаниях, обратив все свои мысли к светскому величию,
пользуясь духовной властью только как орудием власти светской, папы казались
теперь скорее свирепыми государями, чем первосвященниками».>4 Резко
отрицательное отношение Гвиччардини ко всему католическому духовенству
неоднократно проявляется в его знаменитых афоризмах, входящих в «Заметки о
делах политических и гражданских». «Не знаю, — пишет он в одной из них, — кому
больше, чем мне, противны честолюбие, жадность и изнеженная жизнь
духовенства,... [которая], по словам их, отдана богу».>5 В этом
направлении накал критики Гвиччардини не уступал беспощадности критики Лютера.
Более того, Гвиччардини в этом плане поддерживал его, считая, что Лютер имел
«достаточно честные или по крайней мере извинительные поводы для восстания
против курии», но что ему следовало бы сосредоточить «всю силу своего бунта на
реформе нравов духовенства», а не на догматических спорах. Разъяснения догматов
веры, споры о предопределении Гвиччардини считает безумством, попыткой навязать
веру в недоказуемое. Он не соглашался с учением Лютера, как и с любым другим
догматическим учением, но готов был поддержать его борьбу ради подрыва папства:
«... я любил бы Мартина Лютера как самого себя . . . ради того, чтобы видеть,
как скрутят эту шайку злодеев. . . ».*' Можно полагать, что Гвиччардини претил
всякий религиозный фанатизм, в том числе и протестантский, и в этом следует
искать причину неприятия им учения Лютера. В такой же мере отвергал Макьявелли
фанатизм Савонаролы. Флорентийский мыслитель считал, что этот суровый доминиканец,
пытавшийся превратить Флоренцию из города Возрождения в средневековый
монастырь, не только ригорист, но и ханжа во Христе. В то же время ему
нравилось, что пламенный
