— Нет, спасибо.
Тут один из них подошел совсем близко и присел по правую руку, и я впервые увидел лицо прокаженного. Оно было ужасно, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвернуться и не выказать свои чувства. Плоть и даже кости носа были совершенно изъедены болезнью — вместо носа была просто дырка в центре лица. Именно дырка, а не две. Одна огромная, как двухфранковая монета, дыра. Нижняя губа с правой стороны тоже была изъедена. Из этого отверстия торчали три длинных желтых зуба, и было видно, как они входят в голую кость верхней челюсти. Только одно ухо. Он опустил перевязанную правую руку на стол. На левой осталось всего два пальца, которыми он сжимал толстую сигару. Наверняка самокрутку, изготовленную из недосушенного листа — она была зеленоватого оттенка. Веко сохранилось лишь на левом глазу, а на правом отсутствовало вовсе. Глубокий шрам тянулся от этого глаза вверх и терялся в густых седых волосах. Хриплым голосом он сказал:
— Мы поможем тебе, приятель. Не стоит долго торчать в Гвиане. Иначе с тобой случится то же, что и со мной. А мне бы этого не хотелось…
— Спасибо.
— Здесь меня зовут Жан Бесстрашный. Я из Парижа. Был здоровее, красивее и сильнее тебя, пока не попал на каторгу. Десять лет — и посмотри, что со мной стало.
— Тебя что, не лечили?
— Почему же, лечили… После того как начали делать инъекции из масла шомогра, стало лучше. Вот взгляни! — Он повернулся ко мне левой стороной. — Здесь уже подсыхает.
Мне стало невероятно жаль этого человека. И я протянул руку, желая дружеским жестом коснуться его щеки. Он отпрянул и сказал.
— Спасибо, что не побрезговал. Но вот тебе совет: никогда не дотрагивайся до больного, не ешь и не пей из одной с ним миски.
— Где тот тип, про которого вы говорили?
В дверях возникла тень человека — крошечного, прямо карлика.
— Туссен и другие хотят его видеть. Ведите его. Жан Бесстрашный поднялся и сказал:
— Иди за мной!
И мы вышли в темноту — четыре или пять человек впереди, затем я с Жаном потом остальные. Минуты через три мы вышли на широкую открытую поляну, освещенную луной, нечто вроде площади посреди поселка, В центре поляны стоял дом. Два его окна светились. У дверей нас поджидало человек двадцать. Мы приблизились к ним. Они посторонились и дали нам пройти Огромная прямоугольная комната метров сорок квадратных, с выложенным из крупных камней камином, освещалась двумя большими керосиновыми лампами. В кресле сидел человек без возраста, с белым как мел лицом. Позади на скамье — еще человек пять-шесть, Глаза у сидевшего в кресле оказались глубокими и черными, когда он взглянул на меня и сказал:
