— Куда она поехала? — аж подскочила на месте Лилия.
— Не знаю. — голос Тамары упал почти до шепота. — Лиза, я сейчас за ее фоткой съежу. Ты нам все скажешь.
— Нет! — вне себя от волнения, я вскочила на ноги. — Почему никому не жаль меня? Я не хочу больше общаться с покойниками! Я не хочу предсказывать чью-то смерть! Мне страшно!
— Кэти, я вас понимаю. — грустно сказал Моргунов. — Мне тоже было страшно… когда это началось.
Он немного помолчал.
— Я был обычным мужиком. Школа, армия, работа на стройке. Женился на девушке, которая еще из армии ждала. А сны, которые по ночам видел… ну, сны к делу не пришьешь. Но они были такие странные… я переносился в другую страну. Говорил на другом языке. То есть, конечно, на английском, по которому в школе был твердый трояк. У меня там было много детей, верная жена, путешествия, приключения. А тут — кирпичи, цемент и тесная квартира. Я просыпался по утрам и звал ту, английскую жену: «Джинни, май дарлинг!» Но она не отзывалась. А сны становились все ярче.
Закрывая глаза, я словно проваливался в другую реальность. Там танцевали феи. Маленькие фигурки кружились под прекрасную музыку, которую я никогда не слышал. Иногда я думал, что стоит сделать надо собой усилие, и я переселюсь туда, в мир моих грез. Но… поверьте, я боялся, как и вы. Мне казалось, что я все ближе подхожу к краю бездны. И, если туда заглянуть, случиться непоправимое. Я все чаще просыпался не от радости, что встречусь с любимой, а от страха, что сорвусь, не вернусь к привычной жизни.
Поэтому так бы, наверное, все и шло, своим чередом. Хотя я даже пить с тоски начал. Жизнь проходила, словно не моя, чужая чья-то жизнь, не нужная никому, даже мне.
А потом попал в аварию. Сильную, сшивали меня после нее по частям. Очнулся в больнице, вкололи мне что-то, и тут… Я понял, что сижу в полутемном каминном зале. Потрескивали дрова в большом камине…
Сэр Конан Дойл сидел в полутемном каминном зале. Потрескивали дрова в большом камине, открытый огонь завораживал, давал ощущения уюта и тепла. Но, несмотря на горячие трубы центрального отопления и камин, в комнате царила промозглая, подвальная сырость, пробиравшая до костей.
В полутьме писатель не видел большинства собравшихся в зале, но слышал негромкие перешептывания журналистов. Возможно, они обсуждали спиритизм или медиума, но ему казалось, что тихий шепот сливается в слово-приговор: «Убийца!»
Тяжелая дубовая дверь в залу медленно, бесшумно распахнулась. В комнату вплыла тонкая фигура в белом одеянии. Ее лицо нельзя было толком разглядеть в сполохах пламени, а легкие плавные шаги наводили на мысль, что ноги вошедшей не касаются пола.
