— Сядьте, — сказал он. — Мне нужно с вами поговорить.
— Разве вы не видите, какая я? — сказала она. — Почему вы надо мной смеетесь?
Она взглянула на официантку и направилась к выходу.
— Вы не пойдете под дождь, — сказал Поль, поднимаясь. — Ведите себя разумно.
Но она уже вышла, и он увидел через окно, как она прошла, опустив голову. Он подозвал официантку, расплатился и тоже вышел. Она шла быстро, ему пришлось побежать — кашель, кашель, снова кашель, — чтобы догнать ее.
— Ну что с вами, в конце концов, — сказал он, схватив ее за руку. — Неужели мы так и будем гоняться друг за другом? На самом деле все так просто.
— Оставьте меня, — сказала она, — оставьте!
Но он не отпустил ее.
Дождь усиливался, и им пришлось укрыться в дверном проеме. Они долго молчали. Он обнимал ее за плечи. Потом она резко прижалась к нему.
— Вы дрожите, — сказал Поль. — Скажите что–нибудь.
Но он знал, что она ничего не скажет. Что–то в ней вдруг надломилось, и выразить это было невозможно. Мокрое лицо Симоны прижималось к его плечу, он не осмеливался двинуться, не осмеливался больше лгать, оба они смотрели на сверкающие струи дождя, которые ветер гнал к морю.
Две крохотные старушки в промокших пальто оторвали их друг от друга, чтобы открыть дверь, возле которой они прятались. Когда дверь закрылась, она снова прильнула к нему.
И только позже, гораздо позже она прошептала его имя и подняла голову, чтобы поцеловать его.
В тот же вечер Поль сказал матери, что хочет жениться. Полулежа на диване в гостиной в болезненном оцепенении, леди Фолли — впрочем, она была леди не больше, чем ее горничная: ее так называли только потому, что она была богатой, — слушала его, не в силах произнести ни слова.
Он ходил взад и вперед по комнате, прядь волос упала на лоб, руки были в карманах, он ликовал, подробно рассказывая о «своей идиллии».
Он внезапно стал казаться крупнее и сильнее, и когда она осмелилась прошептать: «господи», еле слышно на фоне его так странно звучащего голоса, что «он сошел с ума», он расхохотался незнакомым ей смехом, с жесткой решимостью в глазах.
— Я сошел с ума? — сказал он. — Глупости! Это раньше я был сумасшедшим.
Продолжая смеяться, он расхаживал по комнате, подняв глаза к потолку.
Потом раздались крики, нескончаемые крики. Слуги, наверное, слышали их из своей комнаты.
— Эта неуклюжая уродина? — кричала леди Фолли, вскочив на ноги. — Но почему? Почему?
А он отвечал, стараясь перекричать ее:
