Сегодня мы переживаем третью по счету смуту, сопровождаемую развалом государства. Первая, ознаменованная разрывом с правлением Рюриковичей (чему немало способствовали безумства Ивана Грозного), завершилась воцарением Романовых, вторая — падением самодержавия и приходом к власти большевиков (Деникин имел все основания назвать свою книгу о гражданской войне "Очерка русской смуты''), третья связана с крахом коммунизма и СССР. Последняя как бы возвращает Россию к тем исходным геополитическим рубежам, которые занимала накануне первой. Если примириться с таким результатом, то надо признать весь период от первой до последней смуты исторической неудачей России, направившей ее развитие по ложному пути. Считая Россией то, что сегодня осталось от нее, мы вычеркиваем из ее истории по меньшей м? последних три столетия, соглашаемся с тем, что они прожиты ею зря, без всякой пользы для нее.
Мне трудно согласиться с таким выводом. В моем представлении именно эти три столетия стали "звездным часом" России, вывели — в ранг мировой державы, определили ее неповторимое лицо и особое место в мировой истории. Без них история России, пусть и славная для самих русских, так и осталась бы в общеисторическом масштабе периферийным явлением. Не будь их, Московская Русь могла бы уподобиться многим государствам, возникавшим в истории окраинах цивилизованного мира, чтобы затем, пережив короткую фазу своего расцвета, исчезнуть без остатка. И только после этих трех веков Россия, даже ей и суждено в будущем утратить свою мировую роль, а то и вообще исчезнуть, останется в памяти человечества, подобно тому, как в ней остались народы Греции и Рима, создавшие античную цивилизацию.
Отказ от этой России, разрыв с ней есть главная причина нашей нынешней нестабильности. Кто-то, возможно, увидит в таком отказе победу России над своим трехсотлетним прошлым; я же солидарен с теми, кто считает эту победу "пирровой", более смахивающей на поражение, не уступающее по своим масштабам гибели Рима или Византии. Потеря Россией значительной части своей исторической территории только внешняя сторона более серьезного кризиса, затрагивающего фундаментальные, глубинные структуры ее самосознания. Иногда этот кризис называют "кризисом идентичности", утратой Россией ее исторически сложившегося представления о самой себе. Нынешняя политическая и культурная элита, говоря о России, часто имеет в виду нечто совершенно иное, чем наши предшественники. Они просто не поняли бы друг друга. Если для первых Россия — понятие, скорее географическое и этнографическое, обозначающее территорию проживания и расселения русского народа (при всей спорности границ этой территории), то для вторых — понятие прежде всего историософское, указывающее на ее место не в геополитическом, а в историческом пространстве, в мировой истории. Вопрос о России, утверждал Бердяев, есть историософский вопрос. Отсюда глубоко оригинальная историософская традиция в истории русской философской и общественной мысли, особенно в той ее части, которая касается самой России.
