— Тану-ух! — сказала Наталья с укоризной.
— А чего он?.. — пробурчал индеец.
Коломина первою углядела Фёдора, вскрикнула радостно, руками всплеснула, да и поспешила навстречу.
— Доброго вам здоровьечка, сударыня, — расплылся в улыбке Чуга.
— Добрались-таки до нашего захолустья! — засмеялась девушка.
— Таки да! — хохотнул помор.
Пожав руку вице-консулу, он представил друзей-бакеров.
— Почтение, мадам, и добрый день! — залучился Беньковский, очарованный Натальей. — Как вы себя имеете?
— Вашими молитвами!
Поручкавшись со всеми, Пётр Степанович кашлянул.
— Стало быть, соседями будем?
— А чего ж, — степенно сказал Чуга. — Денег у меня не шибко много, но стадо коров прикупить смогу, а уж домину как-нибудь и сам налажу, было бы из чего.
— Дерево тут отменное, — уверил его Костромитинов, — да и зимой тепло — как в Расее по осени. Сам видишь — октябрь, а всё зелено! Калифорния, одно слово… — Задумавшись, он вцепился пальцами в бороду. — Есть тут одно место, у самых гор, — Ла-Рока. Сеньор Мартинес[131] хотел там овец разводить, да забросил это дело, в Сакраменто подался и коров своих Суттеру[132] сбыл по дешёвке. Можешь там обосноваться, тем паче что старая хижина Мартинеса цела ещё. Всяко-разно под крышей будешь. А за зиму брёвен заготовишь, глядишь, и срубишь теремок. Вот только…
Пётр Степанович поморщился в досаде. Фёдор, перехватив тревожный взгляд Натальи, прямо спросил, хоть и наудачу:
— Что, Гонт шалит?
Костромитинов угрюмо кивнул.
— Это из-за меня всё, — вздохнула Коломина. — Гонт долго на Востоке задерживался, я уж думала, насовсем там остался, ан нет — недели две назад объявился. Сказал, что готов меня простить… Он — меня! Тут уж я не выдержала и погнала его вон.
— И правильно, — удоволенно сказал Чуга.
— Так-то оно так… — покачал головою Пётр Степанович. — Да только сеньор Мартинес не зря отъехал.
— Гонт согнал?
— Он самый. А теперь к дону Гомесу пристаёт — на тебе, дескать, тысячу долларов и убирайся подобру-поздорову! А у Хоакина ранча на пятьдесят тыщ тянет! Только вот у дона человек восемь работников всего наберётся, включая кухарку Эстерситу, а у Гонта сорок «стреляющих ковбоев».
— Уже больше, дядя, — тихо сказала Наталья. — Гонт платит людям Антонио Суноля…
Костромитинов лишь крякнул, а Фёдор порадовался про себя: барышня ни разу не назвала бывшего своего жениха как раньше — Мэтом. Всё «он» да «он» или по фамилии.
— Так что, с приездом тебя, — фыркнул вице-консул. — На самую войну угодил!
