Одна… Эшелон после формирования остановился на соседней станции, в семи километрах от села. Узнала мать, в дождь и слякоть прибежала на вокзал, принесла узелок с горячими пирожками. Пусть ест на здоровье.
«Сохрани тебя, господь», — она вытерла слезы.
Костя неловко опустил глаза. «Эх, мама! — подумал он. — От господа бога кукиш один!».
А потом… Потом не вынесла разлуки, приехала (Костя служил тогда на водолазном боте). Обняла сына, всплакнула: «Исхудал весь, тяжко на море-то?..»
«Скорее бы в отпуск», — вздохнул Гончар.
Крылов подсел к нему, толкнул в плечо:
— Чего киснешь? Костя, а правда ты скоро женишься?
Гончар перестал играть. До чего же вредный этот Игорь! Заставил ветошь бросить за борт, а ему влетело.
— Подлый ты, — сказал Костя.
У Крылова загорелись глаза.
— Я — подлый? Ну-ка повтори, салажонок! — Игорь сильно рванул к себе гитару, занес кулак, но в это время в кубрик вошел Зубравин. Крылов вмиг присмирел, и мичман ничего не заметил. Он упрекающе покачал головой — опять гитара? Лучше бы книжку почитали или поспорили о чем-нибудь, ну, скажем, о любви.
— А, Гончар? — Зубравин подмигнул матросу.
Костя стушевался:
— Музыку люблю.
Крылов съязвил:
— В артисты метит.
Зубравин молча вынул ив кармана телеграмму и протянул ее Гончару. Костя растерянно взял листок, пробежал глазами: «Встречай завтра десять утра, вагон пятый тчк целую Надя».
— Так это… это моя… — Костя густо покраснел.
— Ваша невеста? Помню, помню. Ну вот что, лейтенанта нет на корабле, но я рискну отпустить вас. А вахту отстоит Крылов. Он у нас штрафник.
«Нашел козла отпущения», — обиделся Крылов.
Костя Гончар — коренаст, плечи широкие, лицо доброе, чуть рябоватое. Вот только уши… Не раз Костя в душе обижался — что с ними делать, куда ни пойдешь, сразу в глаза бросаются. А радисты, его дружки, нередко шутили: мол, у Гончара вся сила в ушах! Ни одного сигнала не спутает. Костя не сердился. Зато старшина Русяев подобных шуточек и себе не позволял, и слушать не любил. Попыхивает на полубаке папироской, рассуждает:
— Не горюй, Костя. Уши что? Вот душа — это другое дело. У иного, глядишь, глаза и лицо что надо! И фигура… Словом — красавец! А девчата от такого в сторону шарахаются. Почему? Душа у него червивая. А у тебя она светлая, как морская вода. И если полюбит какая — помни мое слово, — навсегда. Вот только почаще ходи на танцы.
Но Костя предпочитал сидеть на корабле и подменять на вахте тех, у кого были знакомые девушки. Ребята за это души в нем не чаяли. И хвалили, не скупясь. Но, пожалуй, больше других его ценил Зубравин. Однажды Гончар вернулся из увольнения расстроенный. Мичман это заметил. Что случилось? За Гончара ответил Федор Симаков:
