Считая дальнейший спор ненужным, Рудаков примирительным тоном заключил:
— Здесь не договориться, поэтому перенесем этот спор на общее собрание артели. Как сами решите, так и будет.
— Я даже не подумаю созывать собрание, — вызывающе глядя на Рудакова, заявил красный от злости председатель.
— Подумай. А если не додумаешься, соберем и без тебя, — твердо ответил ему Рудаков.
— Вот что, Сергей Иванович: не пугай вдову замужеством. Давай хозяйничай, командуй здесь, а я уйду от греха подальше.
Сорвавшись с места, Пихтачев подбежал к лошади, легко вскочил в седло и, огрев коня плеткой, галопом понесся по просеке. Проскакав мимо сероватых галечных отвалов, он перевел Гнедка на рысь и вскоре, жалея коня, поехал шагом.
— Нет, Гнедко, мы еще посмотрим, чья возьмет, потягаемся, — подбадривал себя упрямый председатель.
Стащив с головы потертую беличью шапку, Захарыч устало присел на толстую замшелую валежину, спустил по рукам веревки берестяного короба, оттягивавшего плечи. Дымов и Михайла тоже сняли заплечные мешки и уселись рядом.
— Полдня без передыха идем, смолокурку прошли, а где она, твоя делянка? — недовольно спросил Захарыч Дымова и ковырнул суковатой палкой муравьиную кучу. Большущие красноватые муравьи мигом обсыпали его сапоги-бахилы, и старик, чертыхнувшись, пересел на другое место.
— Неуемный, все бы тебе баловать. Вот найдем охотничье зимовье, а рядом с ним и мой ключик, — ответил Дымов.
— Ну? — устало процедил сквозь зубы Михайла.
Дымов только пожал плечами.
Наступила звенящая тишина непролазной глуши. Разлапистые кедры и островерхие пихты, оплетенные крепкой лесной паутиной, заслоняли солнце, и лучи его не могли пробиться в эту чащу — здесь было сумеречно даже днем.
— Эх, ты! Старшинка! Надо было тебе затесы сделать, они бы сразу вывели к зимовью, — корил Дымова Захарыч, отрубая топориком сухие сучья валежины.
— Да я по тайге хожу, как по своей избе, — оправдывался Дымов.
Он скинул на землю рваную телогрейку с торчащей ватой, высоко подпрыгнул и зацепился руками за толстую ветку кедра, легко подтянулся и, обхватив ствол ногами, полез кверху.
— Как есть шимпанзе. И портрет подходящий, — заметил Захарыч. Он вытащил из кармана обугленную картофелину и, разломив ее пополам, положил на зеленовато-серый бархатистый мох. — Закуси, Михайла. Когда еще ужинать будем… Эй, Граф, чё видать? — закричал он, задрав бороду.
Добравшись до качающейся вершины высокого кедра, Прохор огляделся. Бескрайнее море синей тайги слегка волновалось от набегов шального ветра. Совсем рядом Дымов увидел бурый крутой обрыв, за которым белела пенистая река, подернутая легким туманом. Он поспешно спустился с дерева и, улыбаясь, объявил:
