— Посыльные устраивают «отвальные» лучше, когда увольняются.
— Отныне ее жизнь будет как легкий ветерок.
Должна быть, ведь как хозяйке положения в одном из журналов «Версаля» ей никогда больше не придется беспокоиться о чем-либо. Даже если ее уволят, к тому времени, как она доберется домой, на ее автоответчике будет два десятка сообщений с предложениями работы, одно соблазнительней другого.
— Кому достанется место Нэн? — спрашивает Лиз. — Ты знаешь?
— Не знаю.
— Если бы меня спросили, то я бы сказала, что Вилли. Он проработал здесь дольше, чем мы, — говорит она хриплым голосом.
Лиз — постоянно бросающая курильщица с многолетним стажем, поэтому у нее такой голос, как будто автомобиль не может завестись на холоде.
— Что, если назначат чужака? — спрашиваю я.
Марк Ларкин, разговаривающий с Байроном Пулом, проходит перед нами.
— А что, если Теодор Рузвельт, — потрясенно спрашивает Лиз, — и есть этот чужак?
Я замечаю, что Нэн готова вот-вот разрыдаться… может быть, из-за того, что оставляет за спиной еще один десяток лет жизни, а может быть, из-за такой вялой церемонии расставания, кто знает.
Мы уныло покидаем зал, но радуемся этому, как завершению церемонии прощания на похоронах.
Когда я подхожу к своему рабочему месту, то вижу, что меня ожидают несколько сообщений электронной почты.
КОМУ: ПОСТЗ
ОТ КОГО: ЛИСТЕРВ
ТЕМА: ВЗЛЕТ УРОВНЯ ПРЕСТУПНОСТИ!
Угадай, что сделал такой шаловливый дьявол, как я? Хи-хи-хи-хи
Внезапно я слышу вопль — и это вопль маньяка… Он звучит как крик матери, бьющейся в истерике при виде того, как ее младенца засовывают в дробилку для древесных отходов. Сначала я предполагаю, что это Родди Гриссом, художественный редактор, орет на одного из своих подчиненных… Но это женский крик.
— Кто взял его? Кто взял его? — вопит Нэн Хотчкис на пределе возможностей своих легких. — Там вся моя долбаная жизнь!
Мебель переворачивается, дверцы раскрываются нараспашку.
— Если я сейчас не найду его, я выверну все это гребаное место наизнанку! Я убью этого членососа, который посмел взять его!
Но какой-то шаловливый дьяволенок, похоже, исчез вместе с ее «Филофаксом». Это был последний раз, когда я видел и слышал ее. После двух часов бесплодных поисков она стремительно выскакивает из кабинета, ее двойной подбородок трясется, как желе, нити слюны свисают с губ, и у меня не хватает смелости отозвать ее в сторону. Она бы покусала меня.
Поэтому я до сих пор не знаю, замолвила ли она за меня слово.
