Она смотрит на меня и спрашивает, что не так.
— Ничего… С чего ты это взяла?
— Ты выглядишь каким-то побледневшим. (Та мягкая, чарующая манера, с которой она произносит «ш», заставляет меня вспомнить об имени какого-то древнего индийского божества, а заодно и о паре индийских блюд.)
Я отпиваю глоток воды. Она заметила мою БЛЕДность!
Я подаю знак, чтобы подали счет, и Лесли извиняется за то, что временно покидает нас.
— Ты можешь в это поверить?! — вскидывается Вилли.
Глаза у него становятся как у быка, готового броситься и перевернуть все до единого стола в ресторане.
— Что? — Я все еще размышляю по поводу кольца и торжествую из-за этой истории с бледностью: будь моя жизнь одиннадцатичасовым выпуском новостей, это были бы первый и заключительный сюжеты.
— Марк Ларкин! Ужин с Региной!
— Ты хочешь поужинать с Региной, Вилли? Давай, вперед!
— Он становится злокачественной опухолью моей жизни.
Я пожимаю плечами. Марк Ларкин, конечно, презренный тип, но если он на первом месте в личном списке худших вещей, которые могут тебя расстроить, то это означает, что ты в никудышной форме.
— Он всех нас уволит, — блажит Вилли. — Я тебе говорю, через год он будет главным редактором чего-нибудь, а мы будем до блеска начищать его старые туфли.
Когда Лесли возвращается, я встаю, надеваю пальто и говорю:
— Даже если он идет вверх, вовсе не обязательно падать на дно. Если какому-нибудь парню в Токио пересаживают новую печень, это вовсе не означает, что другой парень в Тиерре-дель-Фуего должен умереть.
— Означает, если это была его печень, — откликается Вилли.
На улице от нашего дыхания идет пар. Приближается День Благодарения, но холодно не по сезону, стоит почти январская погода. Лесли натягивает маленькие черные кожаные перчатки… это просто чудо какое-то, что она смогла их надеть — они крошечные, поэтому кольцо выпирает из-под кожи. Если для Вилли Марк Ларкин является раковой опухолью, то для меня это кольцо кажется угрожающей глыбой. Как я мог не заметить его раньше? Лесли восхитительна в шубке бриллиантового меха; ноябрьский вечер делает ее красивые серые глаза темными и бездонными, а холодный воздух вызывает восхитительный румянец цвета спелых яблок на щеках. Или, может, она заново подкрасилась в туалете?
Высокий небоскреб, в котором мы работаем, находится в двух кварталах вверх по улице. Это черный монолит в шестьдесят этажей, половина из которых принадлежит разным журналам (от «Эпил» до «Мэн» и «Зест»); с первого взгляда это здание сильно напоминает только что отполированную батарейку. Магазин «Крукшэнкс» («Продавец мужской одежды с 1899 года» — заявлено на вывеске) стоит прямо напротив, на другой стороне улицы.
