— Привет, Джим. Как обычно, пожалуйста. Но я тороплюсь — через двадцать минут надо быть в театре.
Хм, хорошенькая девушка… Длинные светлые волосы, расчесанные на косой пробор, ниспадают на плечи свободными волнами. И платье модное. Ей лет двадцать, не больше.
Незнакомка достала сигарету из маленького серебряного портсигара и, отложив его в сторону, принялась рассматривать в зеркальце изящно выгнутую бровь — есть там пятнышко или нет? Сумочка — наверное, первая в жизни — соскользнула с коленей и упала на пол. Раймонд, сама галантность, мигом бросился помогать.
— Позвольте, мадемуазель.
— О, большое вам спасибо.
— Вы, конечно, не одна? — с надеждой спросил он.
— О нет, я жду маму, благодарю вас.
Раймонд, не зная, что сказать, неловко улыбнулся и решил искать спасение в оживленной болтовне с барменом.
— Ну, дружище Джим, на этой неделе неплохие сборы. «Сирано» хорошо принимают, как ни странно. Хотя, конечно, Арнольд неподражаем — один нос чего стоит! «Nous sommes les cadets de Gascogne»[7], — произнес он нараспев, взмахнув рукой. Ага, девушка явно заинтересовалась.
— О, так вы заняты в спектакле?
— Да, мадемуазель, я помощник режиссера, но в эту неделю решил выходить на сцену, любопытно попробовать, знаете ли.
— А я как раз сегодня иду на спектакль, мне говорили, это занятно. А вот и моя мама! — Тучная женщина в мехах возвращалась из дамской туалетной комнаты, явно затратив титанические усилия, дабы навести красоту.
— Ах вот ты где, Полин! Что ты тут делаешь?
— Пью херес.
— Так почему же ты не села в гостиной, неразумное дитя, и не заказала его официанту? Моя дочь в баре — подумать только! Ну а теперь идем, у нас мало времени, я распоряжусь, чтобы на стол подали сию секунду.
Девушка стала рыться в сумочке, собираясь заплатить.
— Нет-нет, мадемуазель, прошу вас, доставьте мне удовольствие!
Отказать было неудобно, да и мама уже стояла у двери, нетерпеливо хмурясь.
— Благодарю вас, — смущенно пробормотала Полин.
— Увидимся в театре, — важно сказал Раймонд.
И она действительно была там, во втором ряду, — уж такие-то волосы нельзя не заметить. Раймонда осенила замечательная, романтическая мысль. В конце четвертого действия, после сражения, когда молодые гасконцы выходили кланяться под аплодисменты взволнованных зрителей, он вытащил из волос бутафорскую розу и, старательно прицелясь, бросил. Цветок попал девушке в шею. Она хлопала что было сил, а мать, водрузив на нос очки в роговой оправе, рылась в коробке шоколадных конфет и ничего не заметила. Полин радостно помахала розой. Это был единственный романтический жест Раймонда за всю его жизнь.
