Там она устроила ему сцену ревности и во время перебранки кричала, что на пальце у него обручальное кольцо. Она потребовала, чтобы он показал ей фотографии супруги, хранившиеся у него в бумажнике, и комендант после некоторого колебания ей уступил. Затем она отдалась ему, а как только комендант заснул, достала из сумочки снотворный порошок и посыпала ему на лоб и на волосы. Потом забрала бумажник, документы и пистолет и прошла мимо часовых, предъявив подписанный капитаном пропуск.
На первый взгляд, эта Соня Орешкова была совсем невзрачна и совершенно лишена женских чар. Она ничем не обратила бы на себя внимание среди десятка своих русских ровесниц. Однако во время разговора ее лицо оживлялось, у нее были глубокие глаза и выразительные жесты.
Мне надлежало сфотографировать ее в камере спереди, сзади, справа и слева, потом обнаженной, потом снова одетой, черт знает зачем. Когда ее уводили, какой-то эсэсовец потребовал ее сапоги. Они были белые, юфтевые, и этот тип ей просто сказал: «Они тебе больше не понадобятся».
В свой последний путь она отправилась с гордо поднятой головой, не снизойдя до мольбы о пощаде. Неподалеку от тюрьмы была вырыта яма, уже почти заполненная трупами. На краю этой ямы она стала на колени и принялась молиться, но, не завершив молитвы, была убита выстрелом в затылок.
В таких случаях, — произносит голос отца, — меня покидала холодная страсть, мания запечатлевать все подряд, о которой я тебе рассказывал. Лучше было как можно более безучастно навести аппарат на резкость, нажать на спуск, перемотать пленку и побыстрее о ней забыть. Бывали мгновения, когда я дорого отдал бы за то, чтобы превратиться в КАМЕРУ. Но, к сожалению, есть вещи, забыть которые труднее, чем извлечь пленку из «Лейки».
В отцовских письмах с фронта о подобном почти не упоминалось. Очень редко заходила речь о смерти, тем более, об убийстве, ни слова о жестоком любопытстве. Зато отец просил маму в ясные ночи почаще смотреть на Кассиопею (в форме буквы «W», с которой начиналось его имя, «Вальтер»). А еще он настаивал, чтобы Розели носила на шее крестик и не забывала о Вальтере.
Кстати, отец решил, что отныне его должно называть не «Вальтерль», а только «Вальтер». А еще его явно обижало обращение «мой маленький герой», хотя он воспринимал его не без иронии. Он писал о том, что получил звание ЗОНДЕРФЮРЕРА и награжден Железным крестом второго класса. По-видимому, некоторые ласкательные имена в его глазах плохо сочетались с его нынешним статусом.
