Я часто слышал, как ты говорил, что, мол, живешь двойной жизнью, ведь твоя профессия с течением лет сделалась для тебя ФОРМОЙ СУЩЕСТВОВАНИЯ. Вот моя жизнь, вот мои снимки, мои снимки — моя вторая жизнь. Я часто слышал, как ты говорил, что именно эта двойная жизнь позволяет тебе вдвойне наслаждаться каждым мгновением. Но о том, что это двойное наслаждение неразрывно связано с утратой остроты других чувств едва ли не наполовину, ты умолчал.
А потом, что означает “утрата едва ли не наполовину”, не лучше ли говорить о раздвоении личности? Это точнее описывает ситуацию. Мой мозг напоминает комнату с тысячей зеркал, ты не можешь меня оттуда выпустить, но я и сам не в силах выбраться. Сказав мне сейчас, что я полное дерьмо, ты подаришь мне хлесткую фразу для моей книги. А упав замертво на следующей странице, ты подаришь мне отличный сюжет».
— Да, — произносит голос отца на пленке, — бывало, что пленный умолял тебя: «Хлеба, воды!», — а ты, вместо того, чтобы дать ему поесть или попить, его снимал. Ведь лицо с таким выражением больше никогда не попадет тебе в объектив, второго шанса не будет. Или ты залег в пулеметном гнезде и ждешь вместе с пулеметчиками, которые дадут тебе нужный сюжет, когда обреченные на смерть подойдут поближе. А когда заговорит пулемет и на лицах умирающих несколько мгновений еще будет написано удивление, ты успеешь нажать на спуск. Или видишь как танкист, превратившийся в горящий факел, выбрасывается из башни. Товарищи накрывают его, ведь он — готовая мишень для противника, а ты случайно оказался рядом, когда его муки сделались невыносимы. Или снимаешь казнь, и, какой бы ты ни испытывал ужас, стараешься приблизиться к преступнику как можно ближе. Ты же понимаешь, что сможешь запечатлеть эти глаза на пленке сейчас или никогда…
Особенно мне запомнился, — продолжает отец, — расстрел партизанки Сони Орешковой. Насколько мне известно, она была из Москвы, училась в медицинском институте, и было ей всего-то восемнадцать. Ее арестовали за проникновение на военный аэродром под Смоленском. И тамошний комендант, печально известный бабник, лично ее допрашивал.
На следующий день, вечером, комендант пригласил ее в казино. А она, якобы для того, чтобы добыть на вечер платье понаряднее, выпросила у него пропуск. В казино она пила мало, но то и дело подливала своему кавалеру, который и так не нуждался в особом приглашении. А в конце концов отвела абсолютно пьяного коменданта в его комнату.
