Потом я стал засвечивать на солнце фотобумагу, на которую клал сначала руку, затем фигурки индейцев. Случайно испорченную пленку, которую отдал мне отец, я сплошь исписал чернильным карандашом какими-то каракулями. Когда мне разрешалось помогать в фотолаборатории — промывать и сушить снимки, — я бывал невероятно горд. Под предлогом, что СНИМАЮ ОБНАЖЕННУЮ НАТУРУ, я играл в ПАПУ И МАМУ с Фриди, дочкой консьержа.
Иногда мне даже позволялось сопровождать отца в РЕПОРТЕРСКИХ ПОЕЗДКАХ. Помню, когда мой отец делал фоторепортаж о фабрике игрушек, мне подарили чудесного плюшевого мишку. А еще он часто брал меня с собой, когда ходил по редакциям журналов и газет ПРЕДЛАГАТЬ СНИМКИ. Кое-где мне доставалась в подарок плитка шоколада.
В школу я пошел не как обычный ребенок, меня уже знали как СЫНА ФОТОРЕПОРТЕРА. Я улыбался с журнальных обложек, и даже когда расплакался на первой в жизни линейке в первый школьный день, это тоже было ЗАПЕЧАТЛЕНО НА ФОТОГРАФИИ. Реветь на страницах «ВИНЕР БИЛЬДЕРВОХЕ» — это уже не позор, это триумф. Фотография представала в моих глазах волшебством и превращала любой негатив в позитив.
Однажды, за городом, когда мы гостили у моей тети, я упал в ручей и чуть не утонул. Насколько я помню, я убежал от родителей, радуясь, что вырвался на свободу, и на повороте дороги сорвался со склона вниз. Все исчезло, и только в ушах у меня зазвучала странная музыка, постепенно она делалась все громче и громче, одновременно пугающая и волнующая.
Когда я пришел в себя, надо мною возвышался отец и тащил меня из воды.
Мама устроила ужасную сцену, ведь я испортил выходной костюмчик и прилагавшуюся к нему штирийскую шляпу. Она хотела меня наказать, но я, схваченный за руки или за воротник, так сжимался в комочек и увертывался, что она просто по мне не попадала. Отец спрятал меня за спину и в конце концов поссорился из-за меня с мамой. Когда позднее тетя спросила у меня, кого я больше люблю, маму или папу, я подумал: «Папу».
За этой сценой в моих воспоминаниях следует другая: я лежу на белом-белом операционном столе и вдыхаю эфир. Впрочем, операция по удалению грыжи могла и предшествовать падению в ручей. Однако, лежа на операционном столе и падая спиной вперед в глубокий колодец, я опять слышу странную музыку, она постепенно становится все громче и громче, одновременно пугающая и волнующая. А потом (мне казалось, сразу, как только я пришел в себя) отец на руках отнес меня в такси, спустившись по ступенькам больницы Сердца Иисусова.
