Лакайль побледнел.
— Как это понимать? — продолжал Грабовски/ — Или вот здесь вы пишете как с помощью реаниматора вам с третьей попытки удалось привести в чувство находящегося в коме сына хозяйки дома, в котором нашли временное пристанище. Глава семнадцатая третьей Книги Царств гласит: «И сказал он ей: дай мне сына твоего… И воззвал к Господу, и сказал: Господи, Боже мой! неужели Ты и вдове, у которой я пребываю, сделаешь зло, умертвив сына ее? И, простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу… И услышал Господь голос Илии, и возвратилась душа отрока сего в него, и он ожил.» И это не самое потрясающее совпадение вашего доклада с Библией! У меня есть только одно объяснение: вы очевидно идентифицируете себя с библейским пророком Илией?
Полковник протянул Лакайлю раскрытую Библию.
Лакайль растерялся. Он был уверен в своем рапорте, но сейчас, глядя в Библию, понимал, что все это он уже знал, когда — то давно, в раннем детстве, потому что мама его была женщиной религиозной и пытаясь воспитывать сына в христианской традиции она часто читала ему на ночь библейские истории. Огненная колесница, Илия… Да, что — то такое с трудом припоминалось, но ведь это не Илия, а он, Ил Лакайль, бросил Елисею свой жилет, это он улетел на звездолете… Или нет?..
— Что вы молчите, Лакайль?
У капитана взмокли ладони. Он листал Ветхий Завет, недоумевая.
— Я… я не знаю что сказать, господин Грабовски. Я могу только сказать, что когда писал свой отчет, я верил в его истинность. Но сейчас я понимаю, что это какая — то вариация на тему истории Илии.
— То есть вы хотите сказать что раньше никогда ее не слышали? — задумчиво произнес Грабовски, прикусив ноготь и пришпиливая молодого человека внимательнейшим взглядом холодных серых глаз.
— Нет, слышал… Очень давно, не знаю даже как подробно. Но я ее не помню… Или не помнил… Ничего не понимаю, простите, я говорю бред.
— Ничего — ничего, продолжайте, мне крайне интересно.
— У меня ощущение, что я вспомнил эту историю только сейчас, причем не уверен, что когда — либо знал ее детали. И потом я провел там столько лет… И… Мне нечего сказать. Я не знаю.
Грабовски устало вздохнул.
— Ладно, Лакайль. Вернемся к этому разговору позже, — сказал он непривычно мягким и утешающим тоном. — А сейчас отправляйтесь — ка в нашу реабилитационную клинику, пусть вас обследуют как следует и подлечат вам нервы. После больничного я дам вам отпуск, нужно непременно хорошенько отдохнуть.
