Через три дня были установлены пушки и насыпаны крутые валы. Царь осмотрел все снаряжения, причем князь Щетинин давал ему объяснения. Длинные, неуклюжие пушки того времени требовали за собой много хлопот. Десятки пушкарей стояли возле каждой, под началом главного пушкаря.
– Благослови, государь! – сказал после осмотра боярин Долматов, низко кланяясь царю.
– Что же! Начнем, боярин! – весело ответил государь. – С которой?
– С этой! – ответил боярин. – Самая громадная у нас!
И они подошли к огромной пушке длиной в добрые две сажени.
Пушкари тотчас захлопотали подле нее. В узких мешках они засовывали в жерло ее зелье (порох) и загоняли его туда банниками, потом заложили сверху паклей и закатили ядра. Затем из совка насыпали зелья в затравку так, что оно горкой возвышалось на пушке.
– Куда ж палить будешь? – спросил царь у пушкаря.
Тот стал на колени.
– У меня, государь батюшка, на башню наведено!
– Ну-ну!
Пушкарь зажег фитиль на длинной палке и стал сбоку к пушке, вытянув руку.
Вспыхнул огонь, все окуталось дымом, и раздался оглушительный гром выстрела.
– Сторонись! – закричал пушкарь, в то время как огромная пушка, вследствие отдачи, откатилась назад.
– Недолет! – сказал боярин.
– Стой, я сам направлю! – сказал царь и, сойдя с коня, подошел к пушке, которую с криком пушкари волокли на место.
Со стен Смоленска показалось белое облачко и сверкнул огонь.
– Заговорили! – пробормотал пушкарь, и канонада началась.
С той и другой стороны гремели выстрелы и летели ядра.
Князь Щетинин и бояре так направляли свои выстрелы, что они все били в одно место, в высокую башню, что стояла над главными воротами, и в самые ворота. Поляки старались сбить наши орудия.
В Смоленске не ожидали так скоро приближения русских, а впрочем, все равно помощи для него быть не могло. На юге казаки, а в самой Польше шведы отвлекали все главные силы.
Воевода пан Мышицкий решился до времени только отбиваться, думая, что, может, русские и минуют его, а то и подоспеет кто из своих, и вяло отстреливался со своих стен.
Три дня неумолчно грохотали пушки.
– Господи, да когда же бой будет! – с сокрушением спрашивали Петр и другие молодые люди.
– Подождите. Вот пойдем на приступ, тогда и бой! – утешали их старики.
Молодежь для лихости подъезжала под самые стены Смоленска и перебранивалась с панами в красных кунтушах, которые гуляли по стенам, когда ослабевала канонада.
– Пора, пора, государь, – уговаривали царя на приступ, но он еще не решался.
