— Извиняюсь, господин, вы не Астахов будете?
Человек на дрожках кивком бросил шляпу на лоб; поворачиваясь, поднял на Мишку глаза.
— Да, Астахов. А что? Вы разве… Постой, да ведь ты — Кошевой? — Он привстал и, улыбаясь из-под подстриженных каштановых усов одними губами, храня в глазах, во всем постаревшем лице неприступную суровость, растерянно и обрадованно протянул руку. — Кошевой? Михаил? Вот как увиделись!.. Очень рад…
— Как же? Как же так? — Мишка бросил поводья, недоуменно развел руками. — Гутарили, что убили тебя. Гляжу: Астахов…
Мишка зацвел улыбкой, заерзал, засуетился в седле, но внешность Степана, чистый глухой выговор его смутили; он изменил обращение и после в разговоре все время называл его на «вы», смутно ощущая какую-то невидимую грань, разделявшую их.
Между ними завязался разговор. Лошади шли шагом. На западе пышно цвел закат, по небу лазоревые шли в ночь тучки. Сбоку от дороги в зарослях проса оглушительно надсаживался перепел, пыльная тишина оседала над степью, изжившей к вечеру дневную суету и гомон. На развилке чукаринской и кружилинской дорог виднелся на фоне сиреневого неба увядший силуэт часовни; над ним отвесно ниспадала скопившаяся громада кирпично-бурых кучевых облаков.
— Откель же вы взялись, Степан Андреич? — радостно допытывался Мишка.
— Из Германии. Выбрался вот на родину.
— Как же наши казаки гутарили: мол, убили на наших глазах Степана?
Степан отвечал сдержанно, ровно, словно тяготясь расспросами:
— Ранили в двух местах, а казаки… Что казаки? Бросили они меня… Попал в плен… Немцы вылечили, послали на работу…
— Писем от вас не было вроде…
— Писать некому. — Степан бросил окурок и сейчас же закурил вторую сигару.
— А жене? Супруга ваша живая-здоровая.
— Я ведь с ней не жил, — известно, кажется.
Голос Степана звучал сухо, ни одной теплой нотки не вкралось в него. Упоминание о жене его не взволновало.
— Что же, не скучали в чужой стороне? — жадно пытал Мишка, почти ложась грудью на луку.
— Вначале скучал, а потом привык. Мне хорошо жилось. — Помолчав, добавил: — Хотел совсем остаться в Германии, в подданство перейти. Но вот домой потянуло — бросил все, поехал.
Степан, в первый раз смягчив черствые излучины в углах глаз, улыбнулся.
— А у нас тут, видите, какая расторопь идет?.. Воюем промеж себя.
— Да-а-а… слыхал.
— Вы каким же путем ехали?
— Из Франции, пароходом из Марселя — город такой — до Новороссийска.
— Мобилизуют и вас?
— Наверное… Что нового в хуторе?
