Его временно оставили в покое, до дальнейшего и окончательного доследования фактической и топографической части этого дела.
Но больше всего подействовал на следователя такой факт.
При камерах у заключенных служил старичок-сторож.
Это было добродушное, немного глупое существо с виду, но много раз доказывавшее, что в его старческих глазах недаром блестит в глубине острая и словно затаенная искорка мудрости.
Он прекрасно знал свое дело, впрочем весьма несложное и состоящее всего лишь в том, чтобы разнести арестантам пищу и убрать обратно посуду.
Много лет служил он по тюремному делу. Начал службу в Литовском замке, а потом, по открытии предварительного заключения при окружном суде, был переведен сюда.
С арестантами он был очень ласков и даже нежен.
Он в эти короткие минуты подачи пищи дарил каждому из них несколько слов утешения, и таких разумных, таких мягких, которые были настоящей духовной пищей.
Руки его несли хлеб насущный, а сердце – духовные напитки и яства.
Молва об этом старике долго держалась в памяти заключенных и передавалась, как легенда, из уст в уста, когда потом он, окончательно одряхлев, перешел на житье в богадельню.
Звали его Самсоном Ивановичем.
Когда поступил Краев, Самсон Иванович в первый же принос пищи встретил нового узника такой лаской, как отец приехавшего на побывку сына.
Но в первые дни, предавшись своему отчаянию, Краев не замечал этой ласковости, как не замечал решительно ничего, что вокруг него творилось.
Но на четвертый или пятый день он заметил старика и даже перекинулся с ним несколькими словами.
– Ничего, батюшка, – уходя, сказал Самсон Иванович, – лучше, милый, кару понести за грех свой, чем тяжестью носить ее в себе до могилы, а потом и Господу представиться с этой позорной ношей. Кара грех смывает, батюшка, так-то!..
И Самсон Иванович ушел.
Удивило его только, что слова его не произвели всегдашнего впечатления, а, наоборот, будто озлили арестанта; ему показалось даже, что он ругнул его вслед.
Почесал в затылке старик и протяжно сказал сам себе:
– Та-а-а-к!..
Самсон Иванович смекнул что-то и решил проверить в следующий раз, какого сорта этот человек: обыкновенный ли арестант или, боже упаси, невинно, ошибочно заключенный. А таких за долгую его службу ему тоже приходилось видеть.
Испугался старик своей мысли и стал все думать о «новеньком» и поджидать часа, когда ужин нести надо.
Он знал, что с этим визитом его и весь вопрос разрешится.
Как только он еще раз внимательно взглянет на него, так и решит, потому что глаз у него хотя и старый, но зоркий и наметанный.
