Чехов, с детства хорошо знающий, что такое произвол, весьма болезненно относился к беспардонно хамскому поведению сильных и раболепию слабых и не раз поднимал эту тему в своем творчестве. Одним из проявлений либерального лицемерия, по его мнению, была ирония, распространяемая на всех и вся. Герой «Рассказа неизвестного человека» говорит своему бывшему хозяину, высокопоставленному чиновнику Орлову, кичащемуся своим либерализмом: «Вы вооружились ироническим отношением к жизни, или как хотите называйте, и сдержанная, припугнутая мысль не смеет прыгнуть через тот палисадник, который вы поставили ей, и когда вы глумитесь над идеями, которые якобы все вам известны, то вы похожи на дезертира, который бежит с поля битвы, но, чтобы заглушить стыд, смеется над войной и над храбростью. Цинизм заглушает боль».
Цинизм не только позволяет избавиться от стыда, но и делает доступными все земные наслаждения, которые, по мнению одного из приятелей Орлова, равнозначны свободе и счастью: «Чтобы чувствовать себя свободным и в то же время счастливым, мне кажется, надо не скрывать от себя, что жизнь жестока, груба и беспощадна в своем консерватизме, и надо отвечать ей тем, что она стоит, то есть быть так же, как она, грубым и беспощадным в своих стремлениях к свободе».
Прошло больше столетия после смерти Чехова, но лицемерие, сдобренное изрядной порцией иронии и цинизма, по-прежнему типично для либералов.
К религиозно-мистическим поискам русских богоискателей, последователей Владимира Соловьева, Чехов тоже относится скептически. В конце жизни он упоминает о них в письме Сергею Дягилеву: «Вы пишете о серьезном религиозном движении в России… Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию, и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. Хорошо это или дурно, решить не берусь».
Не верит писатель и в возможности современной ему литературы: «У нас нет ни ближайших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати. Политики у нас нет, в революцию мы не верим, Бога нет, привидений не боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь. Кто ничего не хочет, ни на что не надеется и ничего не боится, тот не может быть художником. Болезнь это или нет – дело не в названии, но… было бы опрометчиво ожидать от нас чего-нибудь действительно путного, независимо от того, талантливы мы или нет».
