Казалось бы, теперь искусство сможет (как того хотел Бергсон) выполнить возложенную на него свыше задачу – помочь формированию новой, общечеловеческой морали. Беда, однако, в том, что большинство художников нового поколения в Бога не верили и строить собирались царствие земное, а не небесное. Да и вообще в Западной Европе к тому времени доверия к христианским ценностям стало намного меньше, чем прежде, особенно в богемной среде. Всевозможной мистики было сверх меры, но она лишь отдаляла художников от христианства. Была еще причина, не позволявшая художникам авангарда творить новую мораль, – время. Время стремительно неслось вперед, атмосфера с каждым годом становилась все напряженнее – взрыв мог произойти в любой момент.
Художники, конечно, хотели опередить время. Многие из них ждали грозу в надежде, что та освежит душную атмосферу, но при этом спешили попасть в пророки, предсказывая скорую гибель старого мира. Что будет потом, мало кого интересовало. Для большей выразительности своих картин художники нового поколения обобщали, упрощали и деформировали образы и все, что их окружало, передвигали с нарастающим ускорением по всему поэтическому или живописному полотну потоки сливающихся в одно целое масс. При этом выявились, как минимум, две проблемы. Во-первых, в потоках бушующей энергии, в абстрактных завихрениях линий и цветовых пятен и даже в обобщенных и упрощенных фигурах все хуже и хуже просматривалась человеческая личность со всеми ее сложными и достаточно тонкими чувствами. Кубисты, правда, пытались возместить этот пробел с помощью новых художественных форм, но им это, как правило, не удавалось. Вторая серьезная проблема состояла в том, что массам, ставшим теперь героями не только истории, но и искусства, понять новые и притом быстро меняющиеся формы было не под силу. А речь, между тем, шла о переменах, которые коснутся абсолютно всех. Да и новая мораль-то должна была быть общечеловеческой, а не элитарной. Так что авангардисты хотя и окунулись с головой в живую действительность, но общий язык с народом найти так и не смогли. Было ясно, что впереди их ждет разочарование. Оно и пришло – вскоре после мировой войны и трагедии революций.
Но вернемся к символизму. На переломе веков магистральное направление его развития связано было уже не с поэзией, живописью и музыкой, а с архитектурой. Во всех больших городах Европы, да и всего западного мира, в то время начинался строительный бум. В строительстве широко использовались новейшие технические достижения, в жилых и служебных помещениях теперь появилось много функционально новых конструкций. Невозможно было прикрыть их декором, который к этим конструкциям не имел бы никакого отношения. Возникла потребность соединить воедино функцию и оформление. Словом, нужен был совершенно новый архитектурный стиль. И соревнование за приоритет в архитектуре выиграли как раз символисты. Правда, новый стиль, который в Австрии, откуда он стал распространяться по миру, назвали
