Не забудем, что это было время становления мощных империалистических держав, уже приступивших к дележу мирового пространства. И здесь тоже была своя романтика, были свои поэты. Один из них – Редьярд Киплинг – первым из англичан получил Нобелевскую премию по литературе, т. е. удостоился мирового признания. Поэзия империализма – это восторг великодержавия, восхищение захватом новых земель, силой захватчиков. И, не забудем, расизм. Вспомним строки из «Бремени белого человека» того же Киплинга:
Неси это гордое Бремя —
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли —
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.
Киплинг – это самая мягкая форма расизма, а были ведь еще Жозеф Гобино, Хьюстон Чемберлен, Людвиг Вольтман, антропологи Аммон и де Лапуж, многие другие. Возрождалась символика рунического письма, арийских традиций, вновь вспомнили о древних языческих мифах. Многие вчерашние поклонники чистого искусства стали воспевать имперское величие. Или национализм, пышно расцветавший в противовес воинствующему империализму. Накануне войны самый, быть может, талантливый представитель немецкого символизма Стефан Георге так объяснял радикальную смену приоритетов у тех, кто вчера готов был служить одному только Богу – красоте:
Если – о Гром – небеса твоя разрывает гроза,
Беду предвещает и рушит твердыни,
Можно ли нам в сладостных звуках спасенья искать?
В конце первого десятилетия нового века ощущение, что устои существующего мира вот-вот рухнут, было у всех. Новое поколение художников не только ставило перед собой цели, соответствующие требованиям эпохи, но и отказывалось от прежних творческих методов. Символистов больше не считают возмутителями общественного спокойствия. Теперь они – консерваторы. Когда-то символист Валерий Брюсов писал: «Истинно то, что сказано сейчас; что было перед этим – не существует». И вот уже новое поколение хочет их, символистов, как ненужный хлам, выбросить за борт корабля современности.
В авангарде искусства начала XX века оказалось множество различных литературно-художественных групп, каждая со своим манифестом. В предвоенное десятилетие всех авангардистов, что бы ни писали они в своих декларациях и как бы себя ни называли (фовистами, кубистами, футуристами, кубофутуристами, экспрессионистами и т. д.), объединяло, как утверждал Готфрид Бенн, острое неприятие существующего положения вещей и уверенность в том, что уже завтра все изменится. Эта вера в возможность не воображаемых, а вполне реальных и к тому же скорых перемен к лучшему (как им казалось) и отличала тогда художественный авангард от их декадентствующих предшественников. Искусство вновь обратилось лицом к жизни и попыталось ускорить идущий в ней процесс ломки старого и создания нового мира. Идея эстетического возвышения вечного искусства над грязным и бренным миром авангардом решительно отвергалась.
