Как бы то ни было, но декадентов вовсе не волновало «исполнение добра», и они, когда могли, старались отгородиться от жизни декоративным барьером. Но сделать это им удавалось далеко не всегда. Поскольку наслаждение бездуховной красотой скоропреходяще, а иных ценностей у декадентов не было, они вынуждены были опускаться на грешную землю. Утонченность эстетических чувств лишь мешала им видеть реальный мир во всем его многообразии – с добром и злом, с его красотой и его же уродствами, со множеством разных оттенков и нюансов перехода от одного к другому. Чем больше вдохновлялись они воображаемой красотой, тем отвратительнее казалась им реальность. А совсем уйти от нее они не могли. Малларме жаловался в «Окнах» на печальную зависимость художника от опостылевшей ему земной жизни:
Коронован мечтою, в былом поднебесье,
Где цветет красота, возрождаюсь опять!
Но увы! Мир земной мне хозяин, он будет
Тошнотворен и тут, где обрел я покой,
И блевотина гнусная Глупости нудит
Нос зажать перед ликом лазури святой.
Вынужденные жить в том мире, который казался им таким чужим, грязным, холодным и унылым (и который, к тому же, не хотел их признавать), художники-декаденты болезненно воспринимали свою неприкаянность и, как результат, опустошенность: «Душа там скорчилась от голода и боли, / И черви бледные гнездятся, верно, там» (Морис Роллина).
Раздвоенность сознания становится невыносимой. Поиски идеала ничего не дают. Многих декадентов терзает мысль о самоубийстве (Тристан Корбьер: «Забавно прострелить себе висок!»). Чтобы не поддаться этому соблазну, приходится менять свои прежние жизненные установки. Если вселенская жизнь не хочет подчиняться и следовать требованиям искусства, то можно попробовать подогнать под эти требования свою собственную судьбу. Так личная жизнь декадентов превращается в забавную и, одновременно, опасную игру. Как писал впоследствии Эдвард Мунк, «речь тогда шла о том, чтобы как-то по-особенному прожить свою собственную жизнь, а затем ее зарисовать».
Кто-то играл всерьез, кто-то ради поддержания своего имиджа. Первые страдали сами и заставляли страдать своих почитателей. Вторые становились снобами – для них самым важным было эпатировать публику и демонстрировать ей свою рафинированность, элитарность, а еще лучше – эксклюзивность. Из их жизни и творчества уходила искренность. Такие художники по-прежнему видят во всех подробностях уродство и пошлость окружающего мира, но теперь этот мир их не очень-то пугает. Стоит лишь закрыться в своей собственной «башне из слоновой кости», с увлечением заняться эстетскими играми, потакать своим прихотям, и тогда жизнь вас не достанет. Впрочем, мало кто всерьез хотел навсегда заточить себя в такую башню-скор-лупу. Большинство предпочитало наслаждаться богемной жизнью. А богемная жизнь без правил разрушала не только тела, но и души декадентов. И если они избегали стрелять в себя, то все равно убивали – только других. На переломе XIX–XX веков очень много юношей и девушек, окунувшихся в мрачную атмосферу декадентского творчества, решались на самоубийство.
