А я ведь делал то, что хотел. Как мечтал: что хотел, то и делал. А было отчего-то не по себе.
Я увидел машину Ирмы, и мне показалось, что я выгляжу неподобающе моменту – забавно: немолодой мужик с немолодым чемоданом, спешащий по улице к своей любовнице.
Первым делом я открыл багажник и кинул туда чемодан.
Ирма вышла из машины.
И вот, когда я ее увидел, все изменилось. Страх, неуверенность, тоска – исчезли, и появились наконец и восторг, и счастье.
Нет, неправильно я сказал. Не так.
Страх, неуверенность, тоска не исчезли, а словно канули в прошлое и погибли там, как я надеялся, навсегда.
А восторг и счастье ждали меня впереди.
Они ждали меня, понимаете? Впереди было только хорошее.
Я убеждал себя в этом?
Нет, я твердо знал, что именно так и будет.
Только хорошее, только счастливое, только восторженное.
И только впереди, что особенно важно.
Я обнял Ирму. Она прижалась ко мне, словно хотела во мне раствориться.
Потом подняла голову и посмотрела на меня.
Конечно, красиво было бы сказать: мол, ее глаза наполнились слезами. Но они ничем не наполнились. Было бы ложью утверждать, что в них… как это говорят?.. светилась любовь.
Ничего подобного!
Они лучились восторгом, эти глаза. Они были веселые и радостные. В них жил смех.
Ирма не выдержала и расхохоталась.
Она хорошо смеялась: по-доброму и даже нежно. Но мне все равно было обидно.
Странное дело: если бы она разрыдалась, начала вздыхать, в общем, всячески демонстрировала серьезность происходящего, – нормально. А так…
Обида кольнула. На секунду, на полсекунды, не больше… Но кольнула. И я это запомнил зачем-то.
Зачем я запоминаю плохое?
Потом я сел в машину, и Ирма начала меня обнимать и целовать.
Как всегда, целовались мы долго и с удовольствием и закончили, когда совсем уже сил не стало…
И руки… И ее, и мои… Ох, уж эти руки!
Как только мы тронулись, Ирма спросила:
– А ты понимаешь, что едешь к себе домой?
Это был хороший вопрос. Вопрос-тест.
– Нет, – ответил я честно. И увидел, а скорей почувствовал, что Ирма расстроилась. – Нет, ну, согласись, если ты ни разу даже не ночевал в квартире, трудно считать ее домом.
Ирма вздохнула:
– В логике тебе не откажешь.
Я подумал, что Ирма – это та женщина, с которой мы ни разу не ругались. Ни одного разика.
Пожалуй, единственная такая женщина в моей жизни.
Я совершенно не хотел начинать ругаться.
И тогда я запел один из самых моих любимых романсов из репертуара Ирмы на стихи Анны Ахматовой. Пою я плохо, поскольку не обладаю ни голосом, ни слухом. Но, как все не умеющие петь люди, делаю это с большим удовольствием.
