Я только в театр пришел работать, меня молодые актеры взяли в свою компанию деньги зарабатывать. Они детский спектакль сочинили и ездили по городам-весям бабло зашибать.
Где только не выступали! В селах, поселках… Бог знает где. Расчет верный был: на детишек родители с бо́льшей вероятностью потратятся, чем на себя.
Это я к чему? Переодевались часто в одной комнате они все – и парни, и девки. Иногда так тесно бывало, что – извиняюсь – девки голыми грудями прям до парней касались.
И нет бы сначала девкам переодеться, потом – пацанам. Так все вместе! Мне заходить было неловко, а им – хоть бы что!
Если жизнь – это разврат, то разврата как бы и нет. Все – разврат. Полярной ночью нет такого понятия – дневной свет. Нет и все.
Так я думал. И ошибся.
Уж сколько лет с ними работаю, а понять не могу, как у этих артистов головы устроены. Понимаю только: по-особенному. Не как у нормальных людей.
На моих глазах абсолютно голый парень берет свою партнершу за грудь и чуть-чуть отодвигает просто потому, что ему надо пройти.
И хоть бы что! И никаких у них отношений нет. Сбегают на сцену, сыграют все, а потом оба возвращаются в кабинет директора, где гримерка была устроена, и опять голые друг перед другом расхаживают.
Потом я понял, что в театре столько же разврата, сколько в обычной жизни. Может, даже и меньше. Все эти раздевания – что на сцене, что за кулисами – к разврату и, я извиняюсь, к сексу никакого отношения не имеют.
Театр – это не место разврата, нет. Это скорей такая выставка молодых и красивых, потому что много их тут – молодых и красивых. Концентрация потенциальных романов, так сказать.
И чего я, пожилой дядька, сдался Ирке в этой концентрации молодых и прекрасных?
Вот сидит она передо мной и поглаживает свою грудь, намекает вроде.
За дверью моей студии – беготня премьерная. В театре перед премьерой всегда суета. Людям театра кажется: если перед премьерой не суетиться – ничего хорошего не получится.
Сейчас все затихнет, и тогда придет Инесса со своей певичкой.
У них у всех премьера будет, а у меня – заработок…
И Ирка знает это, но все равно сидит. Не уходит. Грудь поглаживает. Хотя надо бы ей в костюмерную свою бежать.
Я, конечно, должен подойти и ее поцеловать. Сначала игриво так. А потом уже по-настоящему.
Такой будет долгий-долгий поцелуй.
В какой-то момент Ирка скажет обязательно:
– Ну, давай по-быстрому, а?
А я отвечу:
– С ума сошла?
Тогда она сделает что-нибудь эротическое. Например, расстегнет, улыбаясь, кофточку и обнажит грудь.
