— Послушай, — а вдруг сейчас создается Всесоюзная мясо-музыкальная организация, вроде ВЦСПС? И они метят тебя в председатели?
— Валера, неужели я не дождусь от тебя сочувствия?
— Это от тебя не дождешься сочувствия ко всем, кто лишен магического дара: получать. А если у тебя воображение дятла и никакой фантазии, — сиди дома, не шляйся по магазинам. И гитару, ввиду твоей немузыкальности, я оставляю себе.
…Пролетело дождливое лето, наступил солнечный теплый сентябрь. Никаких мистических событий за это время не случилось, если не считать, что меня без всяких видимых оснований выгнали из общества по распространению политических и научных знаний. Но вот однажды позвонил Валерий и затараторил высоким фальцетом:
— Потрясающая новость! Угадай, что теперь на месте музыкальных товаров?
— И слышать не желаю! — в испуге я бросила трубку.
Через два дня от Валеры пришло письмо:
«Любовь моя, теперь там помещается сберкасса. Не хочу травмировать твоих чувств и ни на что не намекаю, но свинство стрелять у меня трешки до получки, в то время как…
Всегда твой В.
Р. S. Если решишься, мы с греками покараулим тебя у входа и обеспечим безопасное отступление».
А вечером он явился ко мне со своей свитой:
— Ну, эксперементни, ну что тебе стоит! И, если Бог милостив, твоя жизнь, да и моя, надеюсь, приобретут цвет, вкус и запах.
— А если Бог не милостив?
— So what? Будем нищенствовать как прежде.
Напрасно обвинял меня Валерий в отсутствии воображения: набитая деньгами сетка прочно утвердилась в моем распаленном мозгу.
Через неделю я провела рекогносцировку: отоварилась на базаре редиской и постояла на безопасном расстоянии от заколдованного места. Между булочной и химчисткой зеленела унылая вывеска: СБЕРЕГАТЕЛЬНАЯ КАССА № 126 Октябрьского района
Ночью меня мучили цветные кошмары, будто лечу я в собачьей упряжке над Эрмитажем, а навстречу в детском мальпосте катит Ксения Леонардовна, закутанная в простыню, и играет на флейте, а под нами ползет по сухому асфальту стадо дельфинов, морды их задраны кверху и в открытых пастях, как вода в засоренной раковине, стоит зеленая масляная краска и торчит малярная кисть.
На следующий день я позвонила Валерию. Было решено, что он подстрахует меня у входа.
Собаки не грызлись, не рвались с поводка, и мы чинной семейной группой приблизились к площади Мира.
— Сидеть, — тихо сказал Валерий, и греки дружно уперлись задами в асфальт.
— Ну, давай… — он легонько толкнул меня в спину.
