— Да, невеселы дела!.. — со вздохом промолвил Иван.
— Что это ты, дядя, сегодня словно на праздник разнаряжен? — переменил разговор Никита.
— Сбирался я, да теперь не пойду…
— В гости?
— Нет, поглазеть: иноземный королевич въезжать в Москву сегодня будет.
— Чего ж идти-то отдумал?
— Да нетто можно от гостя такого дорогого уходить?
— Так пойдем вместе — я тоже поглазеть не прочь!
— Вот и ладно! А женка обед нам подготовит.
— Что я тебя-то опивать да объедать буду?
— И слова не молви, коли изобидеть не хочешь! У меня теперь, по милости царевой, достаток кое-какой есть, хватит на всех: живи у меня пока что, а там мы тебе и заработок найдем. Одначе, если идти, так мешкать нечего…
— Мне сбираться нечего… Вот дай только тебе с хозяюшкой за хлеб-соль поспасибствовать, — сказал, поднимаясь из-за стола, Никита.
XXV. Приключение на въезде
— Мы с тобой пойдем к палате казенной… Там повидней будет… — сказал Иван, выходя вместе с Никитой на улицу.
— Ладно, веди, куда знаешь… А это что же за королевич такой?
— Свейский королевич.
— Гостить к царю нашему едет?
— Да. Ну, и окромя того… Известно, мы вот — истопники, маленькие людишки, а ведомо нам кое-что такое, что и боярину иному не пришлось узнать, — с таинственным видом промолвил Безземельный.
Тут Иван наклонился к уху своего сопутника и прошептал:
— В женихи царевне Ксении королевича прочат!
— Неужто! Басурманина-то! — с удивлением воскричал Никита.
— Чай, он и сменить веру может.
— Так-то так… — проговорил парень и замолк. Потом тихо спросил: — А что, правда или нет, что в народе бают?..
— Что?
— Да про царя-то Бориса Федоровича, будто он того… гм… гмм… Димитрия-царевича извел?
Безземельный даже покраснел от негодования.
— И не стыдно молоть такое! Озорники, царевы супротивники слух пускают!.. Еретики нечестивые! — воскликнул он.
— Мне и самому сдается, что неправда, — смущенно пробормотал Никита.
— Неправда, злая неправда! И в уши к себе слов людей озорных не пущай… Одначе дальше нам не пробраться, кажись, — ишь, народищу-то!
Действительно, посмотреть на въезд королевича сбежался люд чуть не со всей Москвы. Толпа образовалась огромная. Ряды стрельцов, стоявших по обе стороны пути королевича, едва сдерживали ее напор, и женские, а порою старческие или детские голоса, кричавшие: «Ой-ой! Батюшки! Давят!» — слышались нередко.
— Ну, отсюда нам увидать не много придется, — сказал Никита. — Надо бы поближе пробраться.
И, не дожидаясь ответа своего сопутница, дюжий парень начал усердно прокладывать плечом себе дорогу.
