Вспоминал все это Алексей, и радостная улыбка играла на его губах.
«Можно ль было ждать счастья такого!» — думал молодой князь.
Потом лоб его слегка омрачился.
«Что-то впереди ждет? Будет ли там счастье? Э! Что о том раздумывать! Пока хорошо, и надо за то Бога благодарить, а там с Его помощью святой все устроится!..» — решил он и со спокойным сердцем поскакал к недалекой уже Москве.
Тихо в озаренной светом лампады опочивальне боярышень.
Легкая дрема клонит Аленушку. Вот-вот, сейчас сладкий сон охватит ее. Вдруг боярышня очнулась от дремоты и приподняла голову от подушки: ей показалось, что слышит заглушенные рыдания.
Но снова все тихо.
«Померещилось», — подумала девушка.
Но вот опять…
— Дуняша! Ты плачешь?
Ответа нет.
Аленушка поднялась и подошла к постели двоюродной сестры.
Дуня лежала лицом в подушку. Аленушка видела, как тело ее вздрагивало от рыданий.
— Что с тобой? Дуняша! Родная моя! — с волнением вскричала Елена Лукьянична, наклоняясь и обнимая свою родственницу и подругу.
— Поведай, о чем плачешь? Быть может, недужится? Так я пойду Панкратьевну разбужу либо матушку…
— Ах, милая! Ах, голубушка! Тяжко мне, тяжко, силушки нет! — воскликнула, быстро поднявшись и садясь на постели, Дуня.
— Болит что?
— Да, да! Болит!
— Что?
— Сердце.
— Сердце?
— Да! От тоски болит, от кручины такой, что не мил мне свет божий!
— Господи! С чего тоска такая напала?
— С чего? Слушай! Я сегодня… Ты долго с гулянья не возвращалась. Пошла я тебя звать… И в саду видела тебя с князем Алексеем…
Аленушка отшатнулась от нее.
— Видела? — переспросила она, побледнев.
— Все видела, как он целовал-миловал тебя… Не бойся, никому не скажу… Как обнимал тебя видела, в очи любовно заглядывал… А что же я за бездольная? Чем я хуже? Али лицом дурней? Али разумом не горазда? Чай, не хуже тебя! За что ж мне-то счастья не дано? Али я целовать жарко не сумела б? Да я, кажись, как обвила б его руками своими белыми, так и не выпустила бы — помри со мной, а не расстанься, милый, желанный! — говорила Дуняша.
Ее темные волосы расплелись и рассыпались по белым, как мрамор, обнаженным плечам, глаза горели. В этот миг она была чудно хороша.
На Аленушку речь ее родственной подруги произвела странное действие. Она почувствовала, как что-то нехорошее, недоброе поднимается в ее душе. Ревность змейкой прошла у ней по сердцу.
— Алексей мне люб, и я люба ему… Поклялся он, что век меня одну любить будет. И лучше жизни лишусь, чем отнять кому дам его у меня! — сурово проговорила она, едва Дуня закончила речь.
