— Твое счастье крепкое. Кто же сможет отнять от тебя князя?
— А ты?
— Я? Мне иной люб.
— А! — почти вскрикнула Аленушка и вздохнула с облегчением.
— Мне иной люб, — повторила Дуня, — красивый молодец… Куда красивей Алексея!.. Да я-то ему не люба!
— Уж не Павел ли Белый-Туренин?
— Он самый.
— Почем знать, может, ты и люба ему.
— Люба! Была б люба, не приходилось бы мне по ночам слезы горькие лить. Нашел бы путь он ко мне, как к тебе Алексей… Нет, — печально поникла головой Дуняша, — не люба я ему!
— Крепись, родная, на Бога положись, — может, все еще ко благу твоему устроится. Ведь и я не думала, что приглянулась моему соколику, а вот, видишь, все Бог устроил.
В ответ на это Дуняша только печально покачала головой.
Долго еще говорили боярышни. Наконец сон сморил Аленушку, а Дуня не могла спать. Оделась она, подошла к окну и в грустном раздумье смотрела, как разгоралась на небе заря.
— Мать, а мать! Подь-ка ко мне, покалякаем малость! — позвал как-то боярин Степан Антонович Белый-Туренин, отец Павла, свою жену, Софью Григорьевну.
Степан Антонович был высокий, ширококостный, крепкий старик с сильно облыселой головой и длинною полуседою бородою. Его лицо красноватое теперь, после обеда, за которым было выпито вдосталь крепкого меда с присоединением нескольких уемистых чар зелена вина, украшалось мясистым носом такого размера, который вполне соответствовал его богатырскому росту, зато маленькие, лукаво смотревшие глазки пришлись здесь не совсем к месту.
Боярыня Софья Григорьевна, в противоположность мужу, была небольшою, востроносой и востроглазой женщиной, с худощавым лицом, испещренным сетью морщин.
— Вот что, мать, — приступил прямо к делу боярин, едва жена опустилась против него на лавку, — пора нам Павла нашего женить.
— Твое дело, Степан Антоныч.
— Это ты верно… Ты у меня — баба умная, свое место знаешь! А только нельзя иной раз и с вашей сестрой не посоветоваться. Так, вишь, дело какое, невеста для него у меня на примете есть.
— Кто такая?
— Постой, все скажу, чего спешить, чай, за нами не гонятся! Невеста ладная. Шестуновых-то помнишь?
— Как не помнить! С Марфой-то Сидоровной товарками были! Она мне еще не так давно с Павлушей поклон прислала.
— Так вот с ними и дело будет.
— Что ж, Аленушку я девчонкой помню, недурна лицом была… Опять же и приданое…
— Да не Аленушку вовсе хочу я сватать Павлу.
— Да нешто у них еще дочка есть? Вот диво! Не слыхала.
— Не дочка, а племянница Луки Максимыча, брата помершего, Тихона, дочь.
