В тесной монастырской келье, освещенной светом лампады, в волнении шагал Годунов.
Сегодня он будет царем… Великим царем «всея Руси». Довольно томиться, довольно ждать! Ах, если б знали они, эти седобородые старцы-святители, эти хитрые, завистливые бояре и простодушные представители серого люда, чего стоило ему отказаться от царства, когда все помыслы его стремились к блестящему столу государеву! Ах, если б знали они! Но они не знают, они принимают его отказ за истинный, непритворный… И смущаются духом… Как не смущаться? Молва, что хан Крымский идет к Москве, все громче и громче становится, на Руси неспокойно: многие воеводы не слушаются указов царицы Ирины-Александры. А царя нет! Кто спасет царство от погибели? Не бояре ли? Упаси бог!
Избирать царя беспременно надо!
Кого больше, как не Бориса?
А он отказывается…
Дошел до этого в своих размышлениях Борис и усмехнулся.
«Бедные! — думает он. — Невдомек вам то, что хочу быть избран я в цари не Москвою одною, не сотнею-другою людей, а всею святою Русью. Пришли бы все: духовенство, бояре, жители земли Русской — в первый же раз, может, согласился б, а так — нет: сесть на царство — так сесть крепко. Сегодня я приму державу, конечно, для вида поломаюсь маленько, сегодня будет звать меня на царство не одна Москва с немногими городишками, а вся Русь!.. Ух! — схватил себя Борис за голову. — Да неужели на этой голове будет сиять драгоценная золотая шапка Мономахова, та самая, которую носил Иван Грозный? Думал ли я об этом, когда сидел на пирах у Ивана и дрожал от гнева его? Много пережил я, многого это мне и стоило — ох, многого! — но теперь конец — добился! И кого ради добивался я — ради себя, что ли? Так детушек моих ради, ангельчиков. Милые! Для вас! Федя! Сынок! Наследник ты царства Русского, а ты, Ксения, будешь женой короля какого-нибудь заморского. Уж я подыщу, будь спокойна! Подыщу, красотка моя!..»
В келью донесся глухой шум из города. Борис вздрогнул.
«Сейчас придут, надо приготовиться встретить будущих подданных. Последние часы я — боярин Годунов, сгинет он навеки, будет вместо него — царь Борис… Господи! Помоги, укрепи!..»
Борис Федорович осенил себя крестным знамением.
«Что это, точно щемит что-то мое сердце?.. В такой час! Я радоваться должен, радоваться… А на душе тоскливая смута! Али недоброе что чуется? Пустое! Это все колдун тот, Кузьмич, наделал… Господи, помоги мне, укрепи дух смятенный!..»
По мере того как светает, громче и громче становится гул народа. Луч зимнего солнца блеснул на маковках колоколен.
