Чу! Прокатился удар в колокол и затих. Вот второй, третий, и вдруг зазвучали колокола всех московских церквей. Народ зашумел и разом смолк: шло духовенство со святыми иконами. Вот патриарх Иов и архиепископы несут благоговейно Донскую и Владимирскую иконы. Из попутных церквей выходят священнослужители и присоединяются к процессии. Развеваются хоругви, блестит парча облачений. За духовенством идут бояре, выборные от городов, а дальше толпа, необозримая толпа московского люда… Гул колоколов мешается с пением священных песен. Вот и Новодевичий монастырь. Зазвучали монастырские колокола, открылись ворота, выносят оттуда, встречь идущим, икону Смоленской Божией Матери. За иконою идет Борис Годунов. Он кажется изумленным, потрясенным.
— Владычица Пресвятая! — воскликнул он, упав перед Владимирскою иконой. — Защити меня покровом Своим! Отче! — обратился потом он к Иову. — Зачем зовешь меня на царство? Опостылели мне мир и суета его — хочу молитвы и от зол успокоения. Зачем не даешь свершить мне дело благое? Отче! Перед Богом ответишь за то!
— Иной жребий готовит тебе Господь… Дерзнешь ли противиться Его Святой Воле? — ответил Иов.
Вошли в монастырский собор. Началось служение литургии.
Церковь, монастырская ограда, все Девичье поле было сплошь покрыто народом. Андрей Подкинутый тоже находился среди народа и стоял вблизи паперти.
Он был задумчив, почти угрюм; за последнее время характер Андрея значительно ухудшился; молодой человек стал гораздо раздражительнее, чем прежде. Друзья заметили эту перемену, спрашивали его, что с ним, — приемный сын Шестуновых только угрюмо отмалчивался. Не мог же он сказать им, что все это происходит из-за странной перемены к нему Дуняши. Она сделалась холодно-горда с ним, неприступна. Не мог же он сказать друзьям, что тоска гложет его сердце, что об одном только он думает, как бы подарила бывшая подруга его ласковым взглядом.
И еще кое-что раздраженья прибавляет. Заметил он, что перемена эта свершилась после спасения двумя боярами молодыми боярышень от нападения волков. Почему? Заметил он и то, что Дуня либо бледнеет, либо вспыхивает, когда при ней назовут Павла Белого-Туренина.
Что-то вроде ревности начинало шевелиться в душе Андрея против этого боярина.
— Пропусти-ка, добрый человек! — послышался голос над ухом Андрея, и чья-то рука легла на его плечо.
Молодой человек быстро обернулся, посмотрел и вспыхнул: он узнал Павла Белого-Туренина.
Всякого другого Подкинутый пропустил бы беспрекословно, но в данном случае он поступил иначе.
