— Да, конечно.
— Вы это поняли?
— Думаю, что начал, — ответил я и в очередной раз стал вспоминать наш с бароном визит в один из местных острогов. Он находился неподалеку от тракта. Мы поехали туда, несмотря на ворчание свиты и открытые протесты князя Барятинского, который категорически не хотел допускать общения наследника престола с осужденными.
— Ба! Старая знакомая, — воскликнул барон Корф, когда к нам подвели высокую женщину с резкими чертами лица и тяжелым взглядом исподлобья. — Прошу любить и жаловать, ваше императорское высочество, госпожа Елизавета Ковальская, революционерка.
Во взгляде каторжанки, до этого безучастном, разгорелось любопытство. Она принялась беспардонно разглядывать меня.
— Присаживайтесь, сударыня, — выдержав этот вызов, предложил я.
— Спасибо. Постою, — голос был под стать облику, низкий и с хрипотцой.
— Так вы знаете госпожу Ковальскую? — повернулся я к генерал-губернатору.
— К сожалению, да. Помните мой рассказ о событиях в Усть-Карийской тюрьме? Так вот, самоубийцы совершили грех из-за этой женщины.
— Как это возможно?
— Госпожа Ковальская отказалась приветствовать меня во время инспекции. Пришлось ужесточить ей условия содержания. Другие политические восприняли это как вызов и приняли морфий. Шестерых снесли на погост, — закончил Корф.
— Тиран! — воскликнула Елизавета. — Их жизни на вашей совести!
— Отнюдь, сударыня, отнюдь! Вина за сии события полностью лежит на вас!
В ответ она лишь закусила губу и отвернулась.
— Андрей Николаевич, прошу, оставьте нас. Так никакого разговора не получится.
— Но, ваше императорское высочество, как можно?! Оставить вас с этой особой наедине?!
— Господин барон, вы меня даже немного обижаете. Чем мне может угрожать эта женщина? Подождите немного в стороне…
Вздохнув, как паровоз, и состроив недовольную гримасу, Корф все-таки отошел.
— Сударыня, я хочу с вами поговорить. Присядьте.
— О чем нам с вами разговаривать?
— Ну, например, о ваших взглядах. В дворцовых стенах Санкт-Петербурга о них известно не так много, а то, что обсуждают, подается в искаженном свете.
На лице Ковальской застыла маска удивления. Похоже, ничего подобного она никак не ожидала услышать.
— Почему вы удивляетесь? Откуда там будет объективная информация, если вы и ваши товарищи предпочитаете действовать пистолетами и бомбами?
— Ложь! Это наглая ложь! Ни я, ни мои товарищи из «Черного передела» не действуют оружием! Мы осуждаем терроризм.
— За что же вы здесь, если вины на вас нет?
