— Потрясающе, — кивнула я. — Это она тебе сама сказала?
— Да, — просто ответил он.
А потом молчание, отбой, разрыв аорты.
— Я не выдержал, позвонил, — шумно вздохнул Эрик. — Нарушил правила. У нас было условие, что всегда звонит она. Понимаешь? Даже в этом держала меня на поводке. Позвонил и услышал, что… она не одна. Я просто спросил: с кем ты? По-русски. А она повторила мои слова и засмеялась, и рядом с ней я услышал смех, мужской. И потом она сказала мне…
В истории Эрика, полной реализма и физиологических деталей, эта фраза была вполне уместна, но все-таки я покачала головой.
— А что это значит? — умоляюще взглянул на меня он.
— Это значит, — на секунду задумалась я. — Оставь меня в покое, друг мой. Пожалуйста.
Эрик кивнул и ушел на кухню ставить чайник. Потом он вернулся на балкон и выложил на круглый металлический столик сигареты, коробку с салфетками «Клинекс» и яркую пачку детского печенья «Petit-beurre». Шумно высморкался и взглянул на меня лучистыми глазами:
— Ну, а теперь, — вздохнул, — давай ты. Теперь ты расскажи мне про свою первую любовь.
Коротко чиркнул спичкой и закрыл глаза в предвкушении затяжки.
— Пф, — сказали его губы.
Дымок забелил прохладный воздух, прежде чем найти тонкую дорожку по ветерку, в сторону липовой аллеи.
— Слушай, Эрик, — сказала я. — Не я, а Иван Тургенев должен давать тебе уроки русского.
— Я думал, у нас уже не уроки, — вдруг понизил он голос и взглянул пристально мне в глаза. — Я думал, у нас нечто большее.
Придвинулся и положил руку мне на плечо.
— Эрик, — я встала со стула, едва не расплескав чашку, взяла его горячую крупную руку и положила ему на колено, — ты хоть понимаешь, что несешь?
Эрик посмотрел на свою руку и потом перевел глаза на птиц, что примостились на подоконнике, поджидая крошек печенья. Шумно вздохнул, загасил сигарету. Наконец один голубь не выдержал и плюхнулся прямо на стол рядом с пепельницей Вагнера — радужный, изумрудный, сизый, глупый-преглупый, но такой красивый.
— Да не надо ничего понимать. Надо просто… — вдохновленно произнес Эрик, — как птицы, понимаешь. Взлететь… То есть… Лечь на диван и закрыть глаза…
— Эрик, — прыснула я, — на диван — это не ко мне, а к психоаналитику. Сложная какая у тебя сублимация! Без Фриды Берг не обойтись.
— Сложная… что? — поперхнулся Эрик и спросил, вполне резонно: — Какая к черту сублимация? Какая Фрида Берг?..
Чужие сновидения
— А когда пройдете рынок, увидите шестиэтажный, с мозаикой, дом. Да, вдоль балконов такая голубая мозаика… Подъезд один-единственный, и слева от входной двери таблички: стоматолог, кардиолог и психоаналитик, Фрида Берг. Так вот это я. Берг. Жду.
