Уроки русского | страница 41



. Чтобы потом объяснять ученикам на своем мастер-классе в Москве, что он от них требует. Потому что, видите ли, танго — это фигурное катание, не отрывая носка, по теплому льду танцпола. Когда вы танцуете танго, у вас всегда одна нога скользит, а другая нога — опорная. Строго говоря, вы никогда не стоите на двух ногах — это совершенно точно касается танцовщицы, то есть ведомой или ведомого в танце. У того, кто ведет, немного другие правила, но закон скольжения для всех непреложен.

Квентин вырос в пригороде, где летние воскресенья люди проводили у реки, а на берегу реки был сквер, и в сквере танцевал отец. Ему казалось, что отец всегда танцевал лучше всех — на вечеринках, семейных праздниках, в сквере на маленькой мраморной площадке по воскресеньям. Квентин видел, что девушки приглашают его, а мама смеялась, что все наоборот, что мужу даже не нужно утруждаться, дама сама подойдет. Мама сидела на скамейке под старой магнолией, вязала или вышивала что-нибудь, улыбалась и смотрела на отца. Он выходил на фокстрот с блондинкой в синем, и высокая мулатка отплясывала с ним ча-ча-ча, и была одна, рыжеволосая, которой он всегда целовал руку после вальса. Мама, возможно, танцевала бы лучше всех этих женщин, вместе взятых, но полиомиелит, который она перенесла в семь лет, оставил ее хромой на всю жизнь, так что свадебного танца у них не было. Отец вообще, когда они поженились, сказал, что больше танцевать не будет. «Не говори так, — серьезно ответила мама. — Я люблю тебя, понимаешь? И я вижу: когда ты танцуешь, тебе очень, очень, очень хорошо. Ты счастлив. А любить того, кто счастлив, всегда легче».

Воскресенье проходило, в понедельник отец надевал замасленные джинсы, грубую рубашку, стягивал волосы резинкой в хвостик на затылке и шел в гараж: люди привозили туда машины на осмотр, и отец, точно доктор, лечил, оперировал, смазывал, подсказывал, где что не так, — в этом и заключалась его работа старшего механика. А потом отец сам открыл мастерскую и собрал команду, в которой ему начал помогать сын, Квентин.

— Все казалось просто, — Квентин переходит дорогу и напрямик ведет меня к своей танцевальной школе. Он идет, не задумываясь, он мог бы пройти здесь с закрытыми глазами, то, что для меня паутина тупиков и переулков, для него привычная путеводная нить. — Все казалось просто какое-то время. Работай днем, танцуй вечером. Все мне говорили, что это отличное хобби. Но только хобби. Все так считали, даже отец. И когда у меня возникло желание поменять все, все сказали, что я сумасшедший. И я не спорил. Мне самому так казалось. Я не понимал, что со мной происходит. Я с детства знал, что буду работать в автомобильном деле. Даже бальные танцы, на которые меня водила мама, и разные конкурсы потом — это все так, хобби. Настоящее дело у отца. В шестнадцать лет отец мне давал ключи от машины, которая требовала ремонта. А в гараж я к нему ходил… сколько себя помню. Помогал ему, со мной советовались другие механики — было весело, играешь в машинки дома. Только теперь машины настоящие. Ну, обрадовал отца, поступил в университет, на торговый факультет. Студентом подрабатывал в автосалонах… Женился на однокурснице, окончил университет, стал продавать запчасти для сенокосилок и другой сельскохозяйственной техники… Купили квартиру, стали думать, как купить другую, побольше, прежде чем завести детей, — надо же все продумать, говорила жена… И пошло по накатанной… И чем дальше так шло, тем меньше мне это нравилось. До того, что утром звенел будильник и меня тошнило от мысли, что надо идти на работу. В нашей фирме провели «реструктуризацию» и сказали мне: теперь ты босс, будешь руководить двумя отделами… И вот тогда все интересное в моей работе кончилось… До того я много путешествовал на машине по Франции. Почти что коммивояжер — только не продавал ничего, скорее учил. Мы устанавливали оборудование для наших сотрудников, объясняли, как это работает. Сотрудником обычно был какой-нибудь винодел или фермер, который пользовался нашей сенокосилкой и мог рассказать о ней своим знакомым, а компьютера в глаза не видел. Я заезжал в такую глухомань, где только соседи могли объяснить, что живет мой фермер вот за той горой, и предупредить, что у него злая собака, гуляет без намордника.