— К чертям собачьим! Боженька ишь как распорядился! А я не согласен!
Она провела теплой ладонью по его плохо выбритой щеке.
— Хватит надрываться. Не умеешь ты с женщиной разговаривать.
Музыка стихла. Кощеев тронул ручку настройки и тотчас наткнулся на родной голос. Женщина-диктор сдержанно рассказывала об учреждении всемирной федерации профсоюзов, о лечении кислородом пулевых ран во Владивостокском военно-морском госпитале.
Все пространство бункера тем временем заполнили вкусные незнакомые запахи. Из вскрытых банок, пузырясь, выливалась жидкость на уголья жаровни. Кощеев поспешно расстелил на столе большой лист бумаги. Мельком разглядев, что это карта УРа, так и прилип к ней.
— Вот это да! — удивлялся он, водя пальцем по лощеной бумаге. — Как здорово! Точно такая же была у лейтенанта…
Кошкина, прихватывая с помощью носового платка отогнутые жестянки, перенесла на стол все банки. Кощеев вытащил из-за обмотки алюминиевую ложку.
— Одной справимся.
— Почему же одной? — в ее руках появилась складная хромированная ложка.
— Подарок?
— Трофей. В немецком блиндаже нашла. И гравировка есть по-немецки: «Из вещей шарфюрера Штрауса».
— Штрауса? Случайно не того, что композитор? Ну, «Сказки Венского леса» и еще что-то.
— Этот — эсэсовец, шарфюрер вроде старшины у них или сержанта.
— Вот бы знать, неужели тому самому композитору Гитлер дал сержанта?
— Ничего удивительного, если тот самый композитор живой, то, значит, обязательно в армию забрали. Сейчас, может, в плену или сгнил давно.
— Хорошо, что успел «Сказки Венского леса» сочинить. Толковый вальсок, особенно в праздник под духовой оркестр. Неужели не слышала?
— Я названий не запоминаю, Кеша. А к чему?
— Да хотя бы вот так поговорить… Ну да ладно, пусть кто-нибудь другой разбирается в эсэсовцах и композиторах. Где у нас рюмки?
Чего-чего, а фарфоровых чашечек и металлических стопок в бункере хватало. Как и всевозможных баклаг и фляжек. Кощеев выбрал чашечки, которые показались ему поглубже, и, сполоснув их спиртным, наполнил.
— Сладковатое, — он постучал по стеклянной баклаге ногтем. — Наверное, генеральское. Слышал я, генералы, хоть наши, хоть чужие, только сладкое пьют. Медовуху, ликеры, настойки всякие…
— Вранье. — Она посмотрела в чашечку, вытащила кончиком штыка невидимую соринку. — Русский в любом звании — русский.
— За знакомство, — он хищно вдохнул в себя воздух.
— За знакомство, — согласилась она.
Они чокнулись чашечками, расплескивая на карту, и выпили. Он тут же наполнил чашечку из другой баклаги.
