— Не бойся, сестричка, они в нас не попадут. Я сейчас умру, да?
— Нет, нет, я тебя вывезу, а в госпитале вылечат! — говорила я то, что в таких случаях говорят медицинские работники умирающим.
Я старалась быть спокойной, хотя невольно вздрагивала и вбирала голову в плечи, когда бомбы разрывались очень близко или когда над головой низко-низко, чуть ли не цепляя колесами за верхушки молодых невысоких берез, со свистом и пулеметной стрельбой пролетал вражеский самолет.
Раненый чему-то улыбался. «Должно быть, он действительно умрет», — подумала я. И от чувства собственной беспомощности чуть не заплакала. Чем я могла помочь ему?
— Сестричка, я вижу, ты комсомолка. (На груди у меня были значок «КИМ» и еще один — с изображением Ленина под выпуклым блестящим стеклышком.) Возьми мой комсомольский билет. И будь сестрой родной, напиши матери, там адрес есть. — Он указал глазами на карман; руками он уже не шевелил: должно быть, не хватало сил.
Я вытащила из кармана его гимнастерки комсомольский билет.
Глаза умирающего уставились в одну точку, улыбка тоже остановилась, он не замечал меня. Бомбы рвались все ближе и ближе — «юнкерсы» методично бомбили рощу и добрались до нашего участка. Я прижалась к земле, но почти сразу раздался крик: «Санитары!» — и не один, а несколько; голоса, испуганные, недоумевающие, — так обычно кричат только что получившие ранение. Огромным напряжением воли заставила себя оторваться от земли. Суровый закон войны звал меня, и я побежала, согнувшись, все еще не решаясь подняться во весь рост.
Пахло гарью и дымом. Огонь охватил несколько машин, а «юнкерсы» бомбили и бомбили. Перебегая от машины к двуколке, от двуколки к дереву и снова к машине, я услышала, как меня окликнули по имени. Это был лейтенант Дутин из штаба медсанбата. Я обрадовалась ему, как самому близкому человеку, хотя знала его мало. Жутко быть одной, когда рвутся бомбы, свистят пули, а ты бегаешь среди машин и нет-нет да и мелькнет у тебя мысль: «Если зацепит, так никто и не узнает, где и как погибла, даже маме некому сообщить!»
Уже не хватало бинтов, и в ход пошло запасное белье бойцов. На рану старалась класть кусок чистого бинта, а сверху накладывала повязки из белья. Что есть!
Солнце уже заходило. Наступило затишье. Впереди нас багровел солнечный закат, а сзади темнело и низко нависали мрачные, тяжелые тучи.
Бесконечный обоз долго выбирался на дорогу.
