Терпеливо помогая мне учиться писать левой рукой, мама нет-нет да и смахнет набежавшую слезу:
— Хоть бы здорова была, а то ведь вот…
Мама страшится произнести слово «калека» и, поглаживая мои скрюченные, как обезьянья лапка, пальцы с желтой кожей, тихо приговаривает:
— Рука вот болит же и ходишь — хромаешь. Отдохнула бы, подлечилась, тогда уж…
По правде говоря, расставаться с мамой и мне не хочется. Мама давно уже для меня не просто мама, а подруга, друг, товарищ. Всегда больно переживаю разлуку с ней, и очень много довелось нам прощаться — не повезешь же ее с собой на войну. Даже став совсем взрослой, всегда очень страдаю в разлуке с мамой. Без нее как бы не до конца заполнена жизнь.
Наконец получила от мамы санкцию ехать в училище, и совсем неожиданно для нас обеих.
Как-то ночью сквозь сон донесся чей-то шепот, и, почувствовав, что меня дергают за ноги, я открыла глаза. Перед диваном, на котором я спала, стоит на коленях мама и, пытаясь на меня, сонную, надеть сапоги, тревожно шепчет:
— Ира, Ира, вставай скорее!.. Езжай в Челябинск, езжай в Челябинск.
— Мамочка, что случилось? — испугалась я.
Мама бросила на пол сапоги и как-то жалобно посмотрела на меня:
— Тревога. Вставай, пожалуйста.
Все стало ясно. Я рассмеялась — мама обиделась. Чтобы ее утешить, поскорее оделась, и мы вышли во двор. Где-то в вышине гудят самолеты, небо рассекают лучи прожекторов. Кажется, огромные сверкающие стальные мечи режут темноту на ломти, и не сносить тому головы, кто попадет под этот всевидящий слепящий луч.
Мама умоляет меня и Раису Давыдовну пойти в метро.
— Пожалуйста, ну меня-то пожалейте, чтобы я не волновалась, пожалуйста! — твердит она.
Вид у мамы очень трогательный и смешной: через руку перекинуто одеяло, с обоих плеч спускаются почти до земли тяжелые противогазы.
— Возьмите хоть один, — просит мама.
Мы категорически отказались.
— Положите их в подъезде, никто не возьмет, — советует Раиса Давыдовна.
— Как же так? Инструктор говорил — надо брать обязательно, — запротестовала мама.
Так мама и плелась за нами через площадь, путаясь ногами в противогазах и сползающем одеяле и доказывая, главным образом себе, что инструктора ни в коем случае нельзя ослушаться.
Утром много смеялись, вспоминая прошедшую ночь.
Мама все возмущалась: какие мы бессовестные, заставили «старую мать» и противогазы и одеяло нести, и не помогли ничуточки, да еще посмеивались. Мы отшучивались: говорили сразу — не бери.
— Да, мама, — вспомнила я, — ты меня ночью уговаривала ехать в Челябинск. Значит, решено, еду в училище?
