Мшанский то ли задремал, то ли забылся; его била лихорадка. У меня у самой нестерпимо болела рука. Она онемела, распухла, пальцы отекли и с трудом шевелились. Еще в пехотных окопах, когда бинтовала раненых, очень мешала больная рука, но тогда я только сердилась на помеху в работе: и повязки получались не такие аккуратные, как всегда, и работала я медленнее. Теперь же в холодной, сырой землянке я ощутила всю остроту боли.
Бойца-пехотинца я отправила за помощью к танкистам. Мшанский тихо стонал во сне, а мне хотелось плакать: так было больно. Я дала Мшанскому спирта, он немного успокоился, стихла лихорадка. Чтобы заглушить боль, сама сосала леденцы, которыми набил мой карман Толок, но помогали они мало. Я мечтала о штабной землянке, о потрескивании щепок в «буржуйке» и еще о Марии Борисовне: уж она-то сделает что-нибудь, чтобы не было так больно.
К моей радости, у входа вскоре зафыркал танк, и в землянку, пригнувшись, вошли Мария Борисовна и комбат. Мшанского уложили на правый борт «Т-60», и мне поручили отвезти на этом танке, кроме комбата, еще двух танкистов в госпиталь в Джантору.
В танк сели раненный в ногу командир роты «шестидесяток» лейтенант Кирсанов и два механика-водителя. Мне принесли чью-то сухую шинель.
Марии Борисовне о ране своей я ничего не сказала: все равно ехать в госпиталь больше некому…
Было очень трудно и, главное, опасно передвигаться в полной тьме: на пути движения находилась заминированная полоса, то самое минное поле, где подорвался танк Ситникова и другие машины, Правда, саперы уже разминировали широкий проход, но все же мы могли взлететь на воздух. Водитель посоветовал мне приколоть на спину белую косынку и пойти перед танком. Я шла, ощупывая маленьким карманным фонариком каждый подозрительный бугорок. При свете вызвездившего неба механик отчетливо видел белое пятно впереди.
Через три часа мы вышли, наконец, к проезжей дороге.
В госпитальный двор мы въехали с шумом, напугав своим появлением все население госпиталя.
Выбежавшие сестры заботливо приняли от меня раненых, стараясь поудобнее устроить танкистов, прибывших на боевой машине, в развалинах домов, прикрытых сверху брезентом. В этих развалинах и размещался госпиталь. На прощанье расцеловалась с каждым своим раненым: люди эти мне стали дороже братьев родных.
В танке я уселась на месте командира: облокотилась на пушку и, чувствуя, что кончаются силы, махнула механику рукой:
— Давай домой, дорогу знаешь: проверили уже!
