– Я надеялся на то, что проблемы с желудком, на которые вы жаловались, действительно связаны с гастритом, – серьезно проговорил Гишар, не сводя пристального взгляда с лица собеседника. – Увы, это оказалось не так. Впрочем, если хотите, вы можете обратиться к другому врачу, но я уверен, что он лишь подтвердит мой диагноз.
Он замолчал. Молчал и пациент, раздавленный новостью, которую ему только что довелось услышать.
– А сколько…
Его голос засипел, потом задрожал где-то на верхних нотах.
– Сколько мне осталось? – выдохнул он хриплым шепотом.
– Думаю, восемь месяцев. Может быть, год. Не больше, – доктор поморщился. – Вы ведь помните, как это было у вашей матушки…
Да, он все помнит. Он ничего не забыл.
Он весь вспотел, пот тек по его лицу ручьями, и в то же время где-то в глубине он ощущал страшный ледяной холод, словно небытие уже дотянулось до него сквозь внезапно истончившийся слой его бытия.
– А вы дадите мне… Есть же лекарство? Какое-нибудь… Ее мучили ужасные боли…
– Я посмотрю, что можно сделать, – глухо донесся до него откуда-то голос Гишара. – Болеутоляющее я вам достану, но учтите: на рост опухоли оно никак не будет влиять.
…Нет, Робер не потерял тогда сознание. Кажется, даже нашел в себе силы улыбнуться на прощание доктору, который выглядел немного смущенным.
Улица неожиданно ошеломила графа кипением жизни, яркими красками. Он словно в первый раз увидел, как летят машины, как на тротуаре ездит кругами маленький мальчик на крошечном велосипеде, как кот, сидя на окне, вылизывает лапку. Впрочем, все это теперь только ранило Робера.
«Все они будут жить, а я умру… Умру».
Вот он, конец: тебе всего лишь 46, ты полон планов на будущее, у тебя жена, дочь, постоянная любовница, ты кое-что представляешь собой, ты не пустое место, нет, не пустое место – а через несколько месяцев все, что от тебя останется, засунут в деревянный ящик, свезут на кладбище и закопают. Все твои стремления, достижения, страхи, мечты, свершения – все, все окажется в земле и станет пищей для червей.
«Да еще небось наденут какие-нибудь дрянные ботинки, которые станут жать… – в порыве злости подумал он. – Или костюм, который я при жизни терпеть не мог…»
Совершенно некстати у него разыгралось воображение. Ночью, страдая от бессонницы и с мучительной тревогой прислушиваясь к ноющему желудку, он в деталях стал представлять свои похороны и понял, что даже знает, какое именно платье наденет жена.
«Эта стерва, которая меня переживет…»
