маменькиным сынком. Все мы маменькины сынки, пока не оставим родительский дом и не попытаемся жить более или менее самостоятельно.
Конечно, он ужасно скучал по тёплому, пропахшему пылью и собачьей шерстью, но такому родному домашнему настроению.
Что сказал бы теперь папа? — Денис выпятил подбородок, проверяя, стал ли он более угловатым и мужественным. — Уж теперь-то у них нашлось, о чём поговорить.
Например, о Максе.
Водная гладь подёрнулась рябью. Опустившись на корточки, Максим набрал воды в ладони и жадно стал пить. Денис, скосив глаза, некоторое время смотрел, с каким удовольствием брат пьёт, потом спросил:
— Что там были за записи, как ты думаешь? Отец мечтал написать книгу… он даже стол купил, как у настоящего писателя, на какой-то распродаже. Видел бы этот стол! Он похож на трансформера, который трансформируется… ну, в ДРУГУЮ СТОРОНУ, например. Может, это и была его книга? Книга, которую он начал писать и не закончил? Ты говорил, что она стала для меня воротами на ДРУГУЮ СТОРОНУ… так что же, это произошло само по себе? А вдруг папа какой-то особенный писатель, и вместо книжки создал дыру в другой мир?
Максим оторвался от воды. Он молчал, наблюдая брата, как профессор наблюдает за экспериментом всей своей жизни, который отнял от этой жизни уже как минимум половину. Поблёскивая очками, он походил на неуклюжую бескрылую стрекозу, которая захотела попробовать, каково это, быть человеком.
— Это неправильный вопрос, — наконец сказал он.
— Чем же он неправильный? — возмутился Денис. — Должны же мы понять, почему вдруг здесь оказались?
— Я тебе уже говорил.
— Ну, хорошо, — Денис наморщил лоб. — Я здесь очутился потому, что хотел найти тебя. А как здесь очутился ты? Ты что, когда-то пошёл гулять и заблудился? Или ты тоже забрался к папе на чердак без спросу и залез в его записки? Неужели ты уже тогда умел читать?
— Не-а. Не умел.
Максим повёл подбородком — осторожно, бережно, будто смотритель музея, который переносит с хранилища на центральный стенд в самой-большой-зале хрустальную вазу, гордость какой-нибудь китайской династии. Как умеет только он. Макс сказал, что давно уже забыл лица папы и мамы… Интересно, помнят ли в таком случае они хоть что-нибудь? Хотя бы эти характерные движения и ужимки, которые могут принадлежать только одному человеку, и никому другому.
И тут Денис начал понимать.
— Как ты здесь очутился? Скажи мне.
— Это правильный вопрос.
— Ну, так ответь!
Денису вдруг почудилось, что он стоит перед огромной, окованной железом с искусным литьём, дверью, за которой… за которой прячется
