Я редко видела Джонса и Агнес до школы, потому что они поздно ложились и вверяли Саманте организовывать мое утро. С тех пор она всегда была со мной добра и бесплатно красила мне ногти.
У меня больше нет ее номера, а от родителей она давным-давно съехала. Жаль, я не могу ей сейчас позвонить. Я звоню в салон красоты, на случай, если она пришла поработать пораньше, но трубку никто не берет: идут гудки, и в конце концов включается автоответчик. На нем записан ее голос — она сообщает часы работы и адрес салона.
Я хожу по комнате из угла в угол и жду, когда в Сан-Франциско будет десять часов. Когда у меня наступает час, я нажимаю кнопку вызова.
— Это ты, — говорит Джонс после моего приветствия.
— Ага, — отвечаю я. — Я самая.
— Где ты?
— В колледже. — Повисает пауза.
— Ясно, — говорит он. — Отдыхаешь на каникулах с дружками-бедокурами?
Наверно, он пытается прикинуть, с кем я провожу время, и представляет разношерстную компанию сирот и отщепенцев.
— Вроде того, — отвечаю я.
Надо было как-то подготовиться к разговору. Хотя, по правде, я позвонила лишь для того, чтобы напомнить ему — и, быть может, самой себе — о своем существовании. Я чувствую, что надо задать вопрос — сейчас или никогда, — но в то же время не уверена, что хочу окончательно разрушить то, что осталось от нашей жизни с Дедулей. Раньше хотела, а теперь — нет.
Я собираюсь спросить про Агнес, но Джонс заговаривает первым.
— Я все сохранил, — говорит он. — Просто к сведению. Нужно оно тебе или нет, но все в гараже. Кроватей или холодильника не жди, тут только самое ценное.
Дом пустовал целый месяц, а потом хозяин устроил распродажу, но мы с приятелями… мы всё выкупили.
Я закрываю глаза: медный подсвечник, сине-золотой плед, бабушкин фарфор с крохотными красными цветами.
— Мы все очень сильно сожалеем, — говорит он. — Мы хотели хоть что-нибудь сделать. Для тебя.
— А что с письмами?
Тишина.
Он кашляет.
— Они здесь. Хозяин дома отдал нам, э-э, все личные вещи.
— Вы можете от них избавиться?
— Это я могу.
— Только оставьте фото, хорошо?
— Угу, — соглашается он.
Я сжимаю челюсти от обиды, вспомнив все те фотографии, которые Дедуля прятал у себя. Он должен был сесть со мной рядом и показать их мне. Должен был сказать: «Кажется, это случилось, когда…» или «Да-да, я помню тот денек…» Должен был сказать, чем я похожа на маму. Должен был помочь мне ее вспомнить. Должен был сделать все, чтобы я ее не забыла.
Джонс молчит и снова прочищает горло.
