Я лежу так около часа, пока не лопается терпение.
Еще не все потеряно.
У нас еще есть время.
Двадцать минут спустя я возвращаюсь в комнату с двумя тарелками, на которых лежат идеально поджаренные кесадильи со сметаной и сальсой. Локтями я прижимаю две банки грейпфрутового лимонада. Толкаю дверь — Мейбл, к счастью, уже проснулась. Она сидит на кровати Ханны и смотрит в окно. Непроглядная белизна. Весь мир, должно быть, впал в спячку.
Заметив меня, Мейбл вскакивает и помогает разложить тарелки и лимонад.
— Я проснулась от голода, — говорит она.
— В местных магазинах нет crema[18] но, надеюсь, сойдет и сметана.
Она откусывает кесадилью и одобрительно кивает. Мы открываем лимонад: хлопок, шипение. Я пытаюсь понять, в каком она настроении и спало ли между нами напряжение, потому что хочется просто спокойно посидеть рядом. Мы жадно едим в тишине, лишь пару раз прерывая молчание замечаниями о снеге.
Интересно, будет ли у нас снова все в порядке. Надеюсь.
* * *
За окном темнеет. Мейбл разглядывает пеперомию.
— Кончики листьев розоватые, — говорит она. — Только сейчас заметила.
Давай проверим, как она смотрится в новом горшке. — И с этими словами подходит к сумке с покупками из гончарной лавки.
— Не открывай! — останавливаю ее я. — Там есть кое-что для тебя.
— Как это? Я видела все, что ты купила.
— Не все, — говорю я, загадочно улыбаясь.
Кажется, я ее обрадовала и удивила. Она смотрит на меня как прежде.
— У меня для тебя тоже кое-что есть, — признается она. — Но подарок дома, так что тебе придется поехать со мной, чтобы его забрать.
Я невольно отвожу взгляд.
— Марин, — говорит она. — Я чего-то не знаю? У тебя отыскались какие-нибудь родственники? Есть какое-то тайное общество, секта, что-то в этом духе? Просто, насколько я знаю, у тебя никого нет. А я предлагаю кое-что хорошее и настоящее.
— Я понимаю. Прости.
— Мне казалось, тебе нравятся мои родители.
— Конечно, нравятся.
— Посмотри. — Она включает телефон. — Мама мне прислала. Это должен был быть сюрприз для тебя.
Она показывает мне экран.
Дверь, на которой причудливым почерком Аны написано мое имя.
— Комната для меня?
— Они всё для тебя обустроили.
Я знаю, почему она злится. Ведь нет ничего проще, чем сказать «да».
И я бы хотела это сделать.
В их гостевой комнате ярко-синие стены — и это не краска, а пигмент самой штукатурки. Потертый деревянный паркет. На нем можно без угрызений совести оставлять царапины. Я представляю, как буду жить вечным гостем в этой комнате, спускаться босиком на кухню, чтобы налить себе чашечку кофе или стакан воды. Буду помогать им готовить вкуснейшие ужины, собирать пучки шалфея и чабреца в садике у крыльца…
