— Моих не видали?
— Видали. Поздоровкались.
— Что это сегодня так долго?
— Да вот уж так. — Матрена Филипповна злилась. Тося молчала, опустив голову. Миша улыбался.
— А я всю дорогу проглядел, стою жду.
— По тебе видно, как испереживался. К тому же не на гулянку пошли родители-то.
— Родители — это само собой, а вот…
— Ну ладно, мил человек, — перебила его тетя, — поговорили, пора и честь знать! Идем, Таисья.
Они пошли, а Миша крикнул вслед:
— Хоть в гости не приглашаете, а приду, не гордый!
— А ведь и впрямь придет, белобрысый черт, прости меня, господи, — недовольно буркнула Матрена Филипповна. Настроение у нее испортилось. — А все ты завлекаешь!
— Да когда мне завлекать-то, — чуть слышно ответила Тося.
— Поглядела бы на тебя мать-покойница, царство ей небесное, не обрадовалась.
Подошли к трехоконному дому с палисадником. Во дворе, небольшом и чистом, Матрена Филипповна опять заволновалась:
— А ну как придет, а угостить нельзя, ведь пост ныне. А как не угостить, был бы кто, а то ведь сынок купеческий!
В сенцах прохладно, полумрак. Тося привычно зачерпнула из кадки воды. Пахнувшая деревом от колодца, кадки, ковша, вода освежала и успокаивала, притупляла и голод.
Тося вошла в горницу, присела на выскобленную до желтизны скамью и обвела равнодушным взглядом комнату. Стол, два сундука, громоздкий шкаф, цветы на подоконниках, занавески, иконы… Благопристойно, прибрано, мертво.
— Ну вот, взгляните на нее, сидит себе!
— Я только на минутку, тетя, голова что-то закружилась.
— Вот те раз, молодая — устала.
— Ничего, я сейчас самовар поставлю. — Девушка поднялась.
Кипятила самовар Матрена Филипповна сосновыми шишками, чему и племянницу научила. Такое пристрастие толковала просто: чай лесом пахнет.
Тося развела во дворе самовар, присела на крыльцо. Солнце клонилось к закату. Деревья просыпались, набухая почками, готовыми вот-вот разорваться и брызнуть зеленой капелью.
— А ты и впрямь побледнела. — Тетя присела рядом, искоса поглядывая на племянницу. — Ничего, сейчас чайку попьем, полегчает.
После первой чашки Матрена Филипповна поднялась, подошла к шкафу и вернулась к столу с кусочком сахара. Протянула девушке.
— Не надо, — робко отказалась Тося.
— Бери, коль даю. Сахар можно. — Она подула на блюдце, отхлебнула глоток, спросила: — Что это Мишка Митрюшин к тебе так, а? Ты гляди… Про родителей его ничего плохого не скажу, а вот Мишка… Всякое об нем говорят, а ты молодая, несмышленая! И чего, спрашивается, стояла перед ним, как голубица, когда он на тебя коршуном глядел?
