Знание-сила, 1998 № 06 (852) | страница 17
С собой у меня был нож, но уж никак не для борьбы с медведями. Шкерочный нож, или камбалка — специально для работы с рыбой, широкий с тупым концом. Таким пользуются на рыбзаводах, его все время подтачивают, он становится все тоньше, тоньше и, когда превращается в серпик, его выбрасывают и берут новый.
Говорят, в таких случаях просыпается какая-то сообразительность и ловкость, люди взлетают на верхушки деревьев. Не знаю, но ничего подобного во мне не проснулось. Там, правда, и деревьев-то таких не было, куда бы взлететь. Единственное, что я успел и смог сделать, я выставил свой ножичек вперед, а левой рукой прикрылся. Медведь схватил ее и начал грызть. Я был совершенно уверен, что слышу хруст костей. Я же упер ему свой нож в шею, но пропороть ее, конечно, не мог.
Так мы с ним и боролись. Он кусал меня за руки. Особенно старательно он грыз левую, мочалил и мочалил ее, а правой я все-таки как-то удерживал его на своем ножичке.
Похоже, у него тоже неважно было с опытом единоборства, иначе бы все закончилось очень быстро и уж не в мою пользу, это точно. Ссадины потом оказались у меня и на других частях тела, но тогда я даже не замечал, как это у него получалось, доставать меня всюду. Один раз он съездил мне лапой во лицу, но глаз не задел.
• В эти глухие места на забайкальские озера, уверен Сергеи Алексеев, «в ближайшие десятки лет никто, кроме меня, не попадет. И весь материал надо вынести на себе, а после обработки передать в музей». И все это пешком — по осыпям, россыпям, через речки. Нормальный человек, говорит коллега Алексеева Михаил Мина, так уже не работает. Но что и когда делалось у нас нормально?
Не думаю, что все это продолжалось долго. В конце концов он меня завалил, и я понял, что это все. Ясно помню хруст — это он раскусил браслет часов на моей руке. Там они теперь где- то и лежат, не смог я их найти.
И все-таки я как-то ухитрился снова встать. И все началось заново. Единственно, что делал мой ножик, это слегка его душил, давя на горло. От этого ему было, по-видимому, несколько дискомфортно, в какой-то момент мы с ним снова распались на два комка, и он дернул в кусты, а я побежал к зимовью и заскочил в него.
Запереться там было нельзя, но дверь я как-то прикрыл. Уже наступила ночь, я прыгал по зимовью от боли. Одной рукой разорвал рубашку, кое- как замотал левую. Она была вся разворочена. Правая тоже была прокушена почти насквозь, но ею я мог все-таки что-то делать, левая же на моих глазах стала таких огромных размеров, что страшно было смотреть.
