Когда Марта рассказывала о прошлом, о болезни Арлин, ей на какое-то мгновение показалось, что ее болезнь спряталась там, в том времени. Стоило только распутать клубок противоречий, страхов и переживаний тех событий, все встало бы на свои места. В ней проснулась надежда, и она попросила терапевта помочь ей. Но он был против.
«Какой смысл копаться в событиях десятилетней давности! И тогда, и раньше, и до того пугались вы сами, есть что-то в вас, что заставляет тревожиться по определенным поводам. Давайте посмотрим на это сейчас в том виде, в каком это в вас сейчас, и исправим это. Например, только что вы сказали, что вас тогда испугала болезнь Арлин, и вам показалось тогда, что вы никуда не годитесь как мать. На прошлой встрече вы говорили, что теперь чувствуете вину из-за того, что по причине болезни не можете ухаживать за детьми и мужем. Что вы плохая мать и жена. Еще как-то вы сказали, что на работе не всегда могли исполнять вовремя все поручения — и вы чувствовали себя виноватой, потому что плохо работали. Вам не кажется, что во всем этом есть что-то общее, какой-то принцип, который заставляет вас мучиться?» «Может быть, но какой?»
Когда прозвучал этот вопрос, Марте стало не по себе. В ней есть что-то, что делает ее сумасшедшей. В ней, не в том, что ее окружает, а в ней. Она выключила диктофон. Дома никого не было, Джордж ушел на работу, дети разбрелись кто куда, и она воспользовалась тишиной и одиночеством, чтобы прослушать пленку. «Как все-таки странно слушать свой голос. И почему он всегда кажется таким неприятным, чужим, неестественным? Словно это не на самом деле, а роль в спектакле. И я. по-видимому, не слишком хорошая актриса. Или все-таки это плохой спектакль?» Она снова почувствовала тревогу. Захотелось пойти в ванную, вымыть руки, успокоиться. «Но почему в конце концов снова в ванную? Почему бы сначала не дослушать до конца пленку!» Ей захотелось выругаться. «Не сойду с места, пока не услышу щелчка автостопа!»
«Мне кажется, что вы всегда хотели быть совершенной. Во всем. Быть образцовой матерью, женой, работницей. Вы по натуре — перфекционист. Или прекрасно, абсолютно — или никак. И посмотрите, что получалось в результате. Когда заболевали дети, вы оказывались плохой матерью, начинали нервничать, и постепенно ваши нервы оказались для вас важнее, чем дети или муж. Вы, как и тысячи других, не всегда успевали сделать работу вовремя. Старались изо всех сил, но как бы вы ни старались, вам никогда не удавалось достичь совершенства. Чем более совершенной вы старались быть, тем дальше уходили от идеала, или, пользуясь вашими словами, становились все хуже и хуже. Может, в самом принципе «абсолютизма» есть какая-то ошибка?»
