— Ведут, ведут.
Колька выглянул и увидел, что из улицы движется толпа. Такая пыль поднялась, что ничего разглядеть нельзя было. Подумал сначала — стадо гонят.
Сбежались мальчишки, женщины, старики; размахивали руками, галдели.
Слова не все понимал Колька, но слышал:
— Большевиков, ведут, пленные.
Вдруг догадался. Забыл Мотькин наказ сидеть смирно, вылез из канавы, вмешался в толпу любопытных.
Облако пыли поравнялось, наконец, с ними. Как в тумане, можно было рассмотреть фигуры конные и пешие.
Колька выдвинулся вперед. Крикнул на него сердито усатый конный поляк.
Вдруг, как во сне, мелькнули в облаке пыли знакомые, такие знакомые и милые лица. Ванятка из второй роты, Федор, Архип и борода, кудластая борода дяди Васа.
Все забыл Колька, задохнулся от волнения и пыли, закричал что-то, рванулся к ним туда, чтобы вместе с ними все перенести.
Захрапела красивая тонконогая лошадь, наскочил на него польский офицер, желтым сапогом хотел ткнуть прямо в лицо, да промахнулся, поднял руку в перчатке, взмахнул хлыстом, резанул по лицу, по глазу, по губам.
Пошатнулся Колька, боль и обида ожгли нестерпимо, упал в пыль, слезы и кровь лицо залепили.
Не раз били Кольку, и отец сек, и ребята колотили, но такой боли, такой горькой обиды, как от этого нарядного офицера, не испытывал еще в жизни Колька.
— Вот дурак, так дурак, сунулся тоже, — говорил, — сиди смирно, — сердито выговаривал Мотька, а сам заботливо поднимал Кольку, размазывал грязными руками кровь с лица.
— Нашел я, кого нужно. Бежим. А наших мы найдем, не бойся. Я уже узнал. Они здесь в лагере, на работах будут.
Мотька взял Кольку под руки, как маленького, и повел к круглой полотняной палатке, стоящей посредине пыльной площади.
Когда Мотька открыл полотняную дверь и втолкнул Кольку в палатку, сначала будто ослеп Колька: так темно, что ничего не увидишь.
С пронзительным визгом кинулись не видные в темноте собачонки.
Чей-то голос, тоненький, как у птицы, закричал на собак:
— Назад, назад, хлыста давно не пробовали. Назад!
Собаки взвизгнули и откатились. Тот же голос спросил недовольно:
— Чего вам нужно? Сейчас сюда нельзя, ведь сказано.
— Это мы, Диночка, нам Исаак позволил.
— Глупости всегда придумывает Исаак, глупости, убирайтесь, пожалуйста.
Мотька подтолкнул Кольку, чтобы тот не робел, а сам заговорил просительным голосом;
— Не сердитесь, Диночка, ведь это я, Матвей, и со мною мой товарищ, мы у красных были, а ляхи нас чуть не зарубили: вон у Кольки кровь.
